Дневник ольги николаевны романовой читать. Письма Ольги Николаевны Романовой - Странник — LiveJournal. Письма Ольги Николаевны

В 1846 году дочь Николая I, великая княжна Ольга Николаевна, вышла замуж за принца Вюртембергского. Принц наследовал королевскую власть и с 1864 года стал королем Вюртембергским Карлом I, Ольга – королевой Вюртембергской.

На склоне лет королева Вюртембергская постаралась упорядочить свои воспоминания. Результатом ее труда стал мемуарный документ эпохи. Это не просто мемуарный документ. Это свидетельство о том воспитании, которое свойственно было России XIX века. Мемуары дочери Николая I – Ольги Николаевны – это, по сути, дневник девушки, говоря современным языком – блог. Первое, что в нем бросается в глаза, – огромная разница чувств, отношения к окружающему миру, к окружающим людям девушки XIX века и того восприятия мира, которое мы видим сейчас в наших современниках.

Это Россия, которую мы потеряли.

Королева Ольга прожила 70 лет и умерла в своем замке Фридрихсхафен в 1892 году, уважаемая и любимая всем вюртембергским народом, по свидетельству авторов предисловия к парижскому изданию ее мемуаров.

Портрет Ольги Николаевны Романовой. Художник – Франц Ксавер Винтерхальтер. 1856 г.

Ольга Николаевна (1822–1892) – дочь императора Николая I и императрицы Александры Федоровны, жена Карла I, короля Вюртембергского.

«…Вторая великая княжна, Ольга Николаевна, любимица русских; действительно, невозможно представить себе более милого лица, на котором выражались бы в такой степени кротость, доброта и снисходительность…»

(Фридрих Гагерн)

От автора1
Русский перевод сделан баронессой Марией Бурхардовной Беннинггаузен-Будберг.

Дорогие дети! Возможно, что в один прекрасный день, когда вы подрастете, вы захотите узнать, какова была юность вашей Бабушки в далекой стране, которая является также и родиной вашей матери. Возможно, что тогда уже не будет в живых никого из тех, кто жил вместе со мной, чтобы рассказать вам об этом.

Я постараюсь собрать свои воспоминания в одно целое, чтобы вы узнали, какой счастливой была моя юность под кровом отцовской любви.

Мое желание – вызвать в ваших сердцах любовь и почитание к памяти наших родителей, которых мы не перестанем любить и благословлять до нашего смертного часа. Им мы обязаны жизнью в драгоценном семейном союзе, который представляет собою единственное счастье на земле. Сохраните мой рассказ о нем неискаженным, чтобы отсвет этого тепла согревал вас всю жизнь! Этого желает вам ваша старая Бабушка Ольга.

Штутгарт

Начато в январе 1881 года

1822–1830 годы

Пушечный салют, возвещавший стране о моем рождении, смешивался со звоном колоколов по случаю празднования дня памяти св. благоверного князя Александра Невского.

Мое появление было таким неожиданным, что Бабушка (императрица Мария Федоровна), срочно вызванная из Таврического дворца, нашла меня уже лежащей в постельке моего брата Александра, так как не было даже времени приготовить мне колыбель и пеленки. Я родилась третьей и увидела свет в Аничковом дворце в Санкт-Петербурге. До меня родились: Александр в Москве в день Св. Пасхи, 17 апреля 1818 года, и Мэри, родившаяся в Павловске в день Преображения Господня.

Во время моего появления на свет император Александр I был на конгрессе в Вероне, последнем в своем роде, на котором монархи и министры сошлись вместе, чтобы обсудить европейские вопросы. По своем возвращении государь привез мне, как подарок к крестинам, бокал из зеленой эмали и такую же чашу, которые я храню до сих пор. Когда он снова увидел Мама? во всей прелести ее юности, с ребенком на руках подле отца, смотревшего на нее с гордостью и любовью, бездетный государь был необыкновенно тронут и сказал: «Было бы ужасно и непростительно, если когда-либо в жизни один из вас разочарует другого. Верьте мне, существует только одно истинное счастье – семья. Берегите ее священный огонь».

Императора Александра я помню совсем смутно. Родители мои его обожали, отец всегда называл его своим благодетелем. Он часто приходил к нам отдыхать от государственных забот и хорошо себя чувствовал в нашем тесном кругу, в котором все, благодаря Мама?, дышало миром и счастьем сплоченной семейной жизни, так болезненно недостававшей ему. Государыня (императрица Елизавета Алексеевна), бездетная и тяжело больная, уже долгое время не разделяла своей жизни с императором.

Я не осталась последним ребенком у родителей. Мне не было еще и года, как Мама? снова ждала ребенка. В том, 1823-м, году вводилась в Гатчине в общество великая княгиня Елена Павловна, в то время принцесса Вюртембергская – невеста великого князя Михаила Павловича. Мама?, на девятом месяце ожидания, была так взволнована ее предстоящим дебютом, вероятно, вспоминая себя саму десять лет назад, что стала нервно плакать. Золотой пояс, усеянный камнями, бывший в тот день на ней, не успели достаточно быстро распустить, и он причинил ей сильное ущемление. В ту же ночь она разрешилась мертвым сыном и тяжело захворала. Как только ее можно было перевезти в город, отец пообещал ей, чтобы несколько ее подбодрить, поездку в родной Берлин. В июле родители отправились в Доберан в Мекленбурге, чтобы полечиться укрепляющими ваннами, а осенью проехали оттуда в Берлин. Там в то время принц Антон Радзивилл устраивал свой знаменитый маскарад «Лалла Рук», о котором потом еще долго говорили как о верхе светского блеска и хорошего вкуса.

Новая беременность Мама? положила конец этим развлечениям, и, невзирая на просьбы короля Фридриха Вильгельма III, своего отца, Мама? с Папа? возвратились домой в Россию, так как предпочитали свой собственный дом всякому другому.

12 июня 1825 года родилась всеми любимая наша сестра Адини (Александра), наш луч солнца, который Господь дал нам и которую Ему было угодно так рано опять забрать к Себе! Но об этом речь будет позднее. Адини родилась в Царском Селе, где государь радушно предоставил в распоряжение моих родителей свой дворец. Там же происходили последние разговоры с императором, в которых им впервые было упомянуто слово «отречение». В августе он отбыл в Таганрог, куда уже раньше проследовала государыня. После заблуждений юности их души снова сошлись в молчаливом прошении в часы тем более знаменательные, что государыня Елизавета Алексеевна знала, что ее дни сочтены. Никто не подозревал тогда, что государю суждено умереть до нее и что из этой поездки он уже не вернется. Об этой неожиданной смерти, унесшей его так скоро, поползли всевозможные слухи, например, что он будто бы был отравлен. Они были неправдоподобны, но внутриполитическое напряжение в этот момент помогло им зародиться. То сильное влияние, которое государь приобрел в Европе после крушения Наполеона, он использовал вначале в либеральном направлении и носился с мыслью уничтожить крепостное право в своей стране. Однако, осознав опасность деятельности революционных тайных союзов, он все больше и больше склонялся к политике Меттерниха и отказался от всех своих планов реформы. Насколько обоснованно было его настроение, доказывает бунт декабристов вскоре после его смерти.

Подготовленный тайными союзами молодых гвардейских офицеров, будто бы заступавшихся за права на трон великого князя Константина Павловича (отрекшегося в пользу брата), этот бунт имел целью введение конституции. Заговор был тотчас же подавлен, пять предводителей казнены, а остальные участники сосланы в Сибирь. Это было мрачным началом при вступлении на трон моего отца.

Как известно, у императора Александра I не было сына. Во время его царствования наследником считался второй сын императора Павла I, Константин Павлович. Последний был короткое время женат на великой княгине Анне Федоровне, принцессе Саксен-Кобургской, не жил с ней с 1801 года и разведен в 1820 году. Тогда же он женился морганатически на польской графине Грудзинской, которой государь даровал титул княгини Лович. Из любви к ней Константин Павлович отказался от престола, который, таким образом, предназначался третьему сыну императора Павла I, Николаю Павловичу.

Обстоятельства бунта декабристов 14 декабря 1825 года слишком известны, чтобы передавать их подробно, тем более что я хочу рассказать только о том, что сама помню. На меня произвели глубокое впечатление въезд траурной колесницы с телом государя, траурные наряды, что-то непонятное, скрывающееся за черными покрывалами. Все это поразило меня гораздо сильнее, чем беспокойство и горе людей. Длинное шествие, знамена, делегации, процессии детей, герольды в средневековых одеяниях, мрачная роскошь поразили мое детское воображение, и эти картины перемешались с грустью последующих дней.

14 декабря мы покинули Аничков дворец, чтобы переехать в Зимний, входы которого можно было лучше защищать в случае опасности. Я вспоминаю, что в тот день мы остались без еды, вспоминаю озадаченные лица людей, празднично одетых, наполнявших коридоры, Бабушку с сильно покрасневшими щеками. Для нас устроили наспех ночлег: Мэри и мне у Мама? на стульях. Ночью Папа? на мгновение вошел к нам, заключил Мама? в свои объятья и разговаривал с ней взволнованным и хриплым голосом. Он был необычайно бледен. Вокруг меня шептали: «Пришел император, достойный трона». Я чувствовала, что произошло что-то значительное, и с почтением смотрела на отца. В течение этой зимы нас два раза в день водили через длинные коридоры в покои, которые занимали наши родители в Эрмитаже. Мы видели их лишь изредка на короткие мгновения. Затем нас опять уводили. Это было время допросов. С одной стороны приводили арестованных, с другой приезжали послы и высочайшие особы, чтобы выразить соболезнование и принести свои поздравления. Мы же, бедные, маленькие, очень страдали оттого, что были так неожиданно удалены от жизни родителей, с которыми до того разделяли ее ежедневно. Это было как бы предвкушение жертв, которые накладываются жизнью на тех, кто стоит на высоком посту служения своему народу.

В августе 1826 года нас отправили в Москву с флигель-адъютантом Василием Перовским. Поездка продолжалась девять дней. Мне было в то время четыре года, и впечатление от нее осталось самое пестрое.

Шоссе не существовало, только одни проселочные дороги с брусьями с правой стороны, воткнутыми просто в песок. Так мы тогда путешествовали! В Новгороде я впервые увидела женский монастырь. Игуменья Шишкина была восприемницей Мама? во время ее перехода в нашу веру. В Торжке пользовалась заслуженной славой, благодаря своим действительно превосходным котлетам, некто мадемуазель Пожарская. В Вышнем Волочке мы проехались каналом и осматривали шлюзы. В Твери мы с почтением посетили дворец, где жила великая княгиня Екатерина Павловна и где Карамзин читал ей свои первые труды по истории России. Там же мы видели комнату, в которой в 1812 году умер принц Георгий Ольденбургский, ее муж, жертва своих неустанных посещений госпиталей. Наконец Москва. Кремль! Мое сердце билось. Пожар 1812 года, героическая борьба наших храбрецов – как близко было еще все это! Тогда я впервые и еще неясно ощутила, что значит Россия, Отечество.

Я была еще слишком мала для того, чтобы присутствовать на коронации родителей в соборе, и могла видеть только отблеск пышного торжества в Грановитой палате, где Их Величества сидели на тронах и обслуживались высшими сановниками, в то время как остальные гости и члены дипломатического корпуса стояли и, принеся свои поздравления, пятились с бокалами шампанского в руках. Вокруг нас – необычного вида женщины в восточных одеяниях: татарки, черкешенки, жительницы киргизских степей. Все это было ново и непривычно. Восток, его люди и обычаи – все это привлекало любопытство чужеземцев и создавало вокруг древнего города, с его золотыми куполами и причудливыми башенками, блестящий ореол.

Недели пролетели в празднествах и развлечениях. Мама?, принужденная беречься из-за своего хрупкого здоровья, приняла любезное приглашение графини Орловой-Чесменской переехать на ее дачу в пригороде Москвы. Там дышалось привольным деревенским воздухом, там можно было свободно бегать по саду, без того, чтобы собиралась толпа и приветствовала нас криками «ура!».

В сентябре, в день Св. Елизаветы, полкового праздника кавалергардов, Мама? впервые, как шеф этого полка, принимала парад. Она была и польщена и сконфужена, когда Папа? скомандовал «На-караул!» и полк перед ней продефилировал. Это было и неожиданно и ново. Папа? умел придать нужную раму общественному почитанию своей супруги, которую он обожал. Музыка играла марш из «Белой дамы», в то время модной оперы, и этот марш стал, в память этого события, полковым маршем.

«Коронация императрицы и королевы Александры Николаем I в Королевском замке в Варшаве 24 мая 1829». Художник – Антоний Бродовский. 1829 г.

Следующей осенью, 9 сентября 1827 года, родился Константин, второй, долгожданный сын. Он родился уже как сын императора, в то время как мы, старшие, родились еще детьми не венчанного на царство отца. К крестинам нам завили локоны, надели платья-декольте, белые туфли и Екатерининские ленты через плечо. Мы находили себя очень эффектными и внушающими уважение. Но – о разочарование! – когда Папа? увидел нас издали, он воскликнул: «Что за обезьяны! Сейчас же снять ленты и прочие украшения!». Мы были очень опечалены. По просьбе Мама? нам оставили только нитки жемчуга. Сознаться? В глубине своего сердца я была согласна с отцом. Уже тогда я поняла его желание, чтобы нас воспитывали в простоте и строгости, и это ему я обязана своим вкусом и привычками на всю жизнь. Одеваться было мне всегда скучно. Мама? или гувернантки заботились вместо меня об этом, и только будучи замужем, чтобы понравиться моему мужу, я научилась украшаться, и то только оттого, что мне было приятно, если Карл находил меня красивой и хорошо одетой.

После смерти государыни Елизаветы Алексеевны, супруги императора Александра I, Мама? стала во главе всех отечественных женских институтов. Во время строительства одного из домов, для этого предназначенных, детей поместили в Александровском дворце в Царском Селе. Мы часто ходили туда и играли и танцевали на газонах с девочками. Нам сшили форменные платья, какие носили они, коричневые камлотовые с пелеринками, передниками и нарукавниками из белого перкаля, нас поставили между ними по росту. Бабушка, которую мы хотели этим удивить, уверяла, что она нас не узнала, подняла меня за подбородок и спросила, как моя фамилия. Начальница, госпожа фон Вистенгаузен, немного сгорбленная, с нежными чертами лица и выражением печали и страданий, завоевала наши сердца. Дочь, оставшаяся ей после четырех схороненных детей, выглядела, как все больные и слабогрудые, прозрачной. Мама? послала ей своего врача, ослиное молоко и оказывала ей всевозможное внимание. Но все было тщетно: она угасла некоторое время спустя. Мать пережила ее, еще более согбенная и еще больше покорная, добрый гений дома.

В 1828 году была объявлена война с Турцией. Папа? последовал за войсками на Юг, Мама? переселилась в Одессу, чтобы быть поближе к нему. Она взяла с собой только Мэри. Мы, четверо остальных, оставались в Павловске под крылышком государыни-матери. Дядя Михаил Павлович, брат отца, был также в армии, а тетя со старшей дочерью2
Великая княгиня Елена Павловна, старшая дочь – великая княжна Мария Михайловна (1825–1846).

– в Италии. Бабушка приходила уже с утра, со своей гобеленовой вышивкой, в маленький деревянный дворец, садилась в детской и принимала там доклады, в то время как мы вовсю резвились. Она изучала наши склонности и способности; Адини, проказница и ласковая, была «le bijou»3
Сокровище (фр.) .

Кузина Лилли4
Великая княжна Елизавета Михайловна (1826–1845).

Очень прямая, немного вспыльчивая и похожая на мальчика, звалась ею «честный человек», я, скорее сдержанная и застенчивая, получила от нее прозвище «хорошая и спокойная Олли», а в один прекрасный день – «Председательница доброго Совета для Семьи». Я вспоминаю себя неразговорчивой, не слишком живой и резвой, но, невзирая на это, мои младшие сестры и братья меня любили. Мне постоянно приходилось быть судьей, когда они ссорились, и без лишних слов мне всегда удавалось восстановить мир. Любимцем между нами был, несомненно, наш Саша, «L’Angelo sympathico»5
Добрый ангел (ит.).

Отца, как называла его Бабушка.

Она была очень деятельной. Каждую неделю ездила в Санкт-Петербург, чтобы навещать институты и госпитали, отдыхала немного в Смольном у старушки Адлерберг, своей лучшей подруги после княгини Ливен. Если приходила хорошая весть с театра военных действий, Бабушка заказывала обедню в Казанском соборе и ехала туда в золоченой карете, сопровождаемая своим маленьким внуком Сашей в гусарской форме. Никогда не забывала она привезти нам с собой гостинец. У меня до сих пор хранится привезенный ею браслет с камеей, изображающей отца.

С некоторых пор я перешла из ведения английской няни на попечение гувернантки Шарлотты Дункер, шведского происхождения и протестантского вероисповедания. Она не знала иной родины, как шведский монастырь в Санкт-Петербурге, в котором она девять лет была ученицей и девять лет учительницей. Образованная и строгая, она внушала мне уважение к работе. В пять лет я могла читать и писать на трех языках. Что же касается музыки, то тут ее строгость не повлияла на успехи. Тетя Мария Павловна Веймарская (сестра Папа?), которая присутствовала па уроке, посоветовала оставить рояль: «У нее нет способностей», – сказала она. Я была необычайно горда, доказав ей в 1843 году противоположное, когда уже играла наизусть, что от меня требовалось, и аккомпанировала графине Росси (Зонтаг), когда она пела.

Моя кузина Августа Веймарская (теперь императрица Германская) провела это лето 1828 года вместе со своей матерью в России; ей было только шестнадцать лет, но она уже появлялась в обществе, хорошенькая девочка с ямочками, скорее пикантная, чем красивая. В Петербурге предпочитали красоту ее сестры Марии. Но Бабушка и некоторые господа придворные нашли, что у Августы есть уже и оригинальные идеи, несмотря на ее воспитание при маленьком немецком дворе, с его узостью, сковывавшей даже повседневные разговоры и не допускавшей ни малейшего послабления этикета. В один прекрасный день, когда она была уже императрицей (супругой императора Вильгельма I), она рассказывала мне, сколько трудов ей стоило быть естественной при ее странном воспитании.

В октябре захворала Бабушка. Заботы об обоих сыновьях в действующей армии подорвали ее здоровье. Взятие крепости Варна затянулось, когда же наконец произошло ее падение – это было ее последней радостью. Она, не знавшая в течение 69 лет ни устали, ни нервов, стала жаловаться на усталость. Ее старый врач, доктор Рюль, только качал головой. Папа?, извещенный об этой необычайной слабости, точно предчувствуя грозящую катастрофу, поспешил из Одессы, чтобы присутствовать при дне ее рождения 14 октября. Мы были у обедни в маленькой часовне Зимнего дворца, когда раздался его голос в передней. Мы бросились ему навстречу. Мама? за нами, через несколько минут мы все вместе опустились на колени вокруг кресла больной. «Николай, Николай, неужели это ты?» – воскликнула государыня, схватила его руки и притянула его к себе на колени. Никто не знает, почему и когда картины сплоченной семейной жизни запечатлеваются в детском сердце и когда они снова встают и захватывают его. Подробности эти кажутся незначительными, но как они сильны и негасимы! Такой осталась в моем сердце эта картина: Папа? на коленях своей матери, старающийся сделать себя маленьким и невесомым.

Десять дней спустя, 24 октября 1828 года, государыня-мать скончалась в Зимнем дворце. Щедрость ее сердца превышала ее остальные качества. Добродетельная при дворе, который разрешал все, верная супругу, который жил своей собственной жизнью, мать, окруженная уважением и подчинением, она, как монархиня, заботилась об улучшении правления. С необычайной прозорливостью, например, привела она в порядок управление финансами России, создала в России первую Ссудную кассу, дававшую гарантии, и для доверия широкой публики она поместила туда свое и своих детей состояние.

После ее кончины Мама? в тридцать лет стала во главе управления, которое помимо женских и воспитательных учреждений включало еще и промышленные предприятия, в свою очередь дававшие капитал для содержания приютов. Мама? писала Софии Бобринской: «Мысль о том, что я должна заменить нашу любимую матушку, такую энергичную и деятельную, давит меня: я такая слабая, не созданная для того, чтобы повелевать». Мама? была совершенно иной, сравнивать их обеих было невозможно. В то время как одна была повелительницей, другая брала простотой и своею прелестью и скромностью. Казалось, что Мама? говорила: что мы будем делать без государыни-матери! Помогите мне! И каждый был готов сейчас же оказать ей всяческое содействие.

В 1828–1830 годах мои родители жили в Варшаве из-за предстоявших там торжеств коронования и открытия Сейма. Саша сопровождал родителей в Варшаву, а потом в Берлин, где он был представлен своему деду, королю Фридриху Вильгельму III.

Портрет Марии Николаевны Волконской. Неизвестный художник. 1820-е гг.

Княгиня Мария Николаевна Волконская (1805–1863) – дочь героя Отечественной войны 1812 года генерала Николая Раевского. В январе 1825 года вышла замуж за будущего декабриста Сергея Волконского.

«… как бы то ни было, она была одной из первых, приехавших в Сибирь разделить участь мужей, сосланных в каторжную работу…»

(Евгений Якушкин)

Мы оставались в Царском Селе, под надзором княгини Волконской, незначительной и очень некрасивой женщины, и князя Александра Голицына, старого друга семьи и бывшего пажа императрицы Екатерины Великой. Его благодарная память сохранила все картины той эпохи, он был неистощимый рассказчик анекдотов, умел их хорошо рассказывать, и мы не уставали его слушать. Я искренне сожалею, что никто в нашем окружении не догадался записать его рассказы. Это были бы прекрасные комментарии к эпохе великой императрицы Екатерины.

Крымские историки разгадали одну из тайн царской семьи, зашифрованную в дневнике великой княжны Ольги Романовой…

Мы сострадаем судьбе британской принцессы Дианы, совершенно не подозревая о том, что история любви российской принцессы — великой княжны Ольги Романовой — еще более возвышенна и более трагична… Кстати, в отличие от леди Ди старшая дочь российского императора Ольга Романова была принцессой по рождению — багрянородной, то есть рожденной после коронации своего августейшего отца. (Сама монархистка и очень люблю ОТМА, но принцессу Диану автор статьи зря заругал. Примечание от weisse_winter, от меня то есть).

Дневники дочерей последнего русского императора долгое время хранились под особым надзором. Немногим было позволено заглянуть в них, хотя никаких государственных и политических тайн они не содержали. И вот однажды доверительные строки, написанные Ольгой Романовой, прочла неравнодушным взглядом крымская исследовательница Марина Земляниченко. Она первой обратила внимание на литеру С., заменявшую имя возлюбленного принцессы.

Это была определенно начальная буква слова среднего рода, а не имени, потому что в дневнике встречаются только сочетания «мое С.», «любимое С.» Зная, как в дружной и любящей царской семье были естественны ласковые обращения к друг другу — «сокровище», «солнце», «счастье», — можно с уверенностью говорить о том, что избранник великой княжны был счастьем, озарившим неведомым ранее чувством глубокой и нежной любви ее довольно однообразную жизнь.

По дневникам можно проследить, как увлечение быстро становится душевной потребностью все время видеть его, быть рядом с ним. Она отмечает каждый день, проведенный без него: «так гадко без моего С., ужасно», «без него пусто», «С. не видела и грустно». И бесконечно счастлива любой встрече с «милым», «дорогим», «золотым»…

Так чье же имя так тщательно скрывала великая княжна Ольга, доверяя только дневнику свою тайну, свою первую настоящую любовь? Сопоставив дневники царевны с вахтенными журналами «Штандарта» и камер-фурьерскими журналами, Марина Александровна сумела точно назвать это имя. Сердце принцессы Ольги покорил один из вахтенных начальников царской яхты мичман Павел Воронов. Она же нашла и уникальные фотографии гвардейского офицера, который, сам о том не ведая, стал тайным счастьем — «С.» — великой княжны.

Итак, Павел Алексеевич Воронов, 25-летний моряк, сын потомственного дворянина Костромской губернии.

Чем привлек он особое внимание первой девицы российской империи? Чем выделялся он среди других своих сослуживцев по «Штандарту», столь же статных, с безупречной выправкой, изысканно светских офицеров?

Паровая яхта «Штандарт» была плавучим домом семьи Романовых, и домом очень любимым...

Жаркое крымское лето было противопоказано императрице, и потому летние месяцы Романовы проводили на борту яхты, крейсирующей в финских шхерах. А осенью «Штандарт» доставлял августейшую семью из Севастополя в Ялту.

Случалось, что Александра Федоровна вместе с Ольгой и Татьяной наведывались в ходовую рубку корабля, украдкой совали вахтенным офицерам пирожные и конфеты, дабы скрасить нелегкую и ответственную службу. Цесаревич Алексей тот столь тесно общался с матросами, что выучился игре на балалайке и ни за что не хотел играть на более «благородных» инструментах.

Жизнь на яхте давала членам царской семьи возможность напрямую общаться со своими подданными, одетыми в матросские форменки и офицерские тужурки, без строгих условностей придворного этикета.

Десант в Преисподнюю

В экипаже «Штандарта» мичман Воронов появился вскоре после прогремевшего на весь мир события — мессинского землетрясения. 15 декабря мощные подземные толчки сотрясли остров Сицилия. Его последствия были равнозначны взрыву атомной бомбы в Хиросиме: десятки тысяч людей оказались заживо погребенными под руинами Мессины и других сицилийских городов.

Панорама Мессины со стоящими на рейде русскими кораблями

Первыми на помощь пострадавшим от разгула стихии пришли русские моряки с кораблей «Слава», «Цесаревич» и «Адмирал Макаров», которые находились в Средиземном море в учебном плавании с гардемаринами Морского корпуса на борту. Среди них был и гардемарин Павел Воронов. Вместе со всеми он вытаскивал из-под завалов раненых, переносил их в лазареты, отбивал налеты мародеров.
Десант в преисподнюю. Это было именно так. Моряки вступали в горящий рушащийся город. Не было ни малейшей уверенности в том, что страшные толчки не повторятся вновь, и тогда гигантская волна могла сорвать стоявшие на якорях корабли и швырнуть их на берег. Рисковали все — от адмирала до последнего матроса. Мало того, что надо было разбирать руины, перевязывать раненых, успокаивать обезумевших от горя и страданий людей, приходилось порой отстреливаться от банд мародеров, грабивших полуразрушенный банк, магазины… «Отнимая денежный шкаф сицилийского банка у бандитов, — свидетельствовали итальянские репортеры, — русские матросы вынуждены были выдержать борьбу с кучкой грабителей, в три раза превосходивших их по численности. При этом шестеро моряков были ранены».

Русские моряки помогают в расчистке завалов

Король Виктор Эммануил III послал русскому императору благодарственную телеграмму от имени всего итальянского народа: «В моей глубокой скорби спешу самым сердечным образом благодарить Тебя и Государыню за Ваше искреннее участие в горе, столь тяжело постигшем Италию. Несчастные потерпевшие никогда не забудут деятельную и великодушную помощь, оказанную Твоими славными моряками».

Мессина — великая гуманитарная победа российского флота. Еще свежа была горечь Цусимы, но мужество моряков средиземноморского отряда вернуло Андреевскому флагу утраченную доблесть. Выпуск Морского корпуса 1908 года был назван «мессинским».

В царской семье живо обсуждали мессинскую трагедию и не раз расспрашивали о ней не просто очевидца, а одного из героев этих событий мичмана Воронова, волею морских судеб зачисленного в экипаж царской яхты.

Ольга представляла себе землетрясение по картине Брюллова «Последний день Помпеи». Тем значительнее казалось ей все, что пережил и совершил в Мессине отважный юноша. Возможно, именно с той поры и запал в ее сердце высокий молодой офицер, рассказывавший о страшных событиях с подкупающей простотой и скромностью. Он нравился всем — Николай II охотно выбирал его в партнеры по лаун-теннису, а старшие дочери — в кавалеры на танцах и в спутники на горных прогулках. Цесаревич Алексей, болезненный от природы, устав в пути, с удовольствием перебирался к нему на руки. Мало-помалу мичман, а с 1913 года лейтенант Воронов сделался непременным участником едва ли не всех общесемейных событий в Ливадийском дворце.

Воспитанные в спартанском духе царские дочери были начисто лишены высокомерия и жеманности.Они охотно общались с молодыми офицерами, в меру флиртовали и даже дурачились со своими подданными — играли в прятки, жмурки, пекли в костре картошку, могли валяться на сене… Но была грань, за которую никто из приближенных никогда не переступал. Ольга же сама подступила к ней слишком близко. Домочадцы и придворные не могли не заметить, что на балу, устроенном на «Штандарте» в день 18-летия великой княжны, она чаще всего и охотнее всего танцевала с мичманом Вороновым. И на яхте знали — раз Воронов наводит бинокль в сторону Ливадийского дворца, то значит, где-то на берегу мелькает белое платье старшей царевны.

"...ЛИВАДИЯ. 13 сентября 1913 года"

Сперва сидела дома из-за дождя, потом с Папа по виноградникам ходила. К завтраку были Н.П.(старший офицер яхты «Штандарт» Н.П. Саблин) С. … Днем Папа пошел гулять с тремя свитными, а мы остались дома, и я не жалела, так как мое С. было и Н.П. Сидели у Мама в комнате. С. записывал на листе вещи для базара (благотворительного базара в Ялте. — Прим. М.З.), я сидела около. Так радовалась его увидеть. Вчера весь день не видела и мне его очень недоставало… Потом я для него на рояле поиграла и когда Папа вернулся, пили чай».

Это одно из многих признаний великой княжны любви к Павлу, доверенных своему дневнику. Но разве сохранишь девичью тайну от матери? Всерьез обеспокоенная нешуточным романом старшей дочери, Александра Федоровна ищет выход из положения. Можно только представить, как обстоятельно обсуждалась деликатная тема на «родительском совете». Тем более что прецеденты были. Младшая сестра Николая II, единственная багрянородная дочь Александра III, принцесса Ольга настояла на своем замужестве с гвардейским офицером. Теперь же ее племянница, похоже, вознамерилась повторить былой семейный скандал. Однако ничто не должно было бросить тень на первую девицу империи, будущую королеву одной из европейских держав.

Проще всего было удалить нечаянного виновника проблемы, перевести в экипаж другой яхты или вообще сослать куда-нибудь в Сибирскую флотилию. Но августейшие родители нашли иное решение — более гуманное по отношению к лейтенанту и довольно жестокое по отношению к собственной дочери. Воронову дали понять, что его женитьба на графине Ольге Клейнмихель, племяннице фрейлины, более чем желательна.

Мы никогда теперь не узнаем, — вздыхает Марина Александровна, — была ли помолвка с Ольгой Клейнмихель решительным шагом к развязке, выбранным самим Вороновым, или же августейшие родители, заметив особую нежность в отношениях своей своенравной дочери и гвардейского офицера, поспешили вовремя разлучить их, дабы избежать лишних пересудов и сплетен, всегда сопровождавших жизнь царской семьи?..

Свадьбу назначили на 7 февраля 1914 года. На обручальных кольцах были выгравированы имена Павла и Ольги.

Но увы, не Ольги Николаевны, а Ольги Константиновны Клейнмихель…

Есть ли более жестокое испытание для души 18-летней девушки, чем присутствовать на свадьбе своего возлюбленного? Но именно это пришлось пережить принцессе Ольге. Семья Романовых присутствовала на бракосочетании лейтенанта Воронова и племянницы одной из фрейлин.

Это только в сказках солдат-удалец может взять в жены царскую дочь. А в жизни…

Ольге постоянно напоминали, что российская корона в иерархии европейских монархий занимала одно из первых мест, и с этим надо было считаться. В отличие от принцессы Дианы принцесса Ольга подчинилась строгим правилам монархического благочиния. Покой и согласие императорского дома — превыше чувств. Не зря даже в песне поют: «Жениться по любви не может ни один, ни один король…»

Ольгу тоже поспешили выдать замуж: по всем династическим канонам суженого для нее отыскали в Румынии — наследного принца Кароля.

Но разве мог он стоять в ее глазах рядом с отважным и благородным моряком Павлом Вороновым? Карлуша — одним этим насмешливым именем в ее дневнике выражено все отношение Ольги к горе-жениху.

Августейшие родители, несмотря на всю политическую выгоду такого брака, не стали неволить старшую дочь. Александра Федоровна рассудила мудро: «Дело Государя решить, считает ли он тот или иной брак подходящим для своих дочерей или нет, но дальше этого власть родителей не должна идти».

"СПАСИ ЕГО, ГОСПОДИ!"

А ведь судьба давала Ольге реальный шанс избежать казни в Екатеринбурге. Румынский трон не дрогнул в 1917 году… Она отбросила этот шанс. Она продолжает любить Воронова! В ее дневниках по-прежнему слово «счастье» соотносится только с именем Павла: «С. видела! Благодарю Господа!.. Спаси его, Господи!»

И Господь не раз спасал отважного офицера. Спас от вражеских пуль во время Великой войны. Спас от унизительной казни с отрезанием носа, которой подверглись в дни революционного разгула некоторые офицеры «Штандарта». Спас от кровавых «вахрамеевских ночей» в Севастополе, которые учинялись в декабре 17-го и феврале 18-го.

Мессинское землетрясение повторилось в России, охваченной Гражданской войной, в евразийском масштабе. Образы брюлловского полотна осуществились наяву. Павлу Воронову наверняка пригодилась мессинская закалка. Он с честью выжил. В годы Гражданской войны выполнял опасные поручения штаба Добровольческой армии. А когда военное поражение белых стало очевидным, отбыл из Новороссийска в 1920 году на английском крейсере «Ганновер» в Стамбул. Вместе с ним была жена — Ольга Константиновна. Знал ли он, какая участь постигла его возлюбленную? Конечно, слухи об убийстве царской семьи разошлись и по белому стану. Но это были слухи, и Воронов не хотел верить в худшее. Да и чем он мог помочь той, что дарила ему нежные взгляды? Их пути были разведены рукой неумолимого стрелочника.

Всего лишь трех лет не хватило до того времени, когда они могли связать свои судьбы навсегда: в марте 1917 года великая княжна Ольга перестала быть титулованной особой и стала простой гражданкой России.

Если положить на одну чашу весов все добрые деяния Ольги, а на другую — ее прегрешения, то первая чаша не приподнимется ни на йоту.

Нет на ней ни одного смертного греха, всю свою недолгую жизнь она спешила делать добро: собирала пожертвования для больных туберкулезом, хранила целомудрие, все три года войны выхаживала раненых в царскосельском госпитале, молилась Богу и… приняла мученическую смерть в 22 года. Одна на ней вина была — царская дочь…

В августе 2000 года Русская православная церковь причислила Ольгу Романову в числе всей семьи Царственных страстотерпцев к лику святых.

Ольгу Романову прочили в престолонаследницы, когда ее отец заболел брюшным тифом в Ливадии — в 1900 году. Мало кто верил в выздоровление Николая II, и потому в обход законов о престолонаследии, утвержденных Павлом I, поговаривали, что именно Ольга как старшая из дочерей (наследника Алексея еще не было) должна занять место отца на троне.

Судьба играла с Ольгой в дьявольские кошки-мышки — то сулила российский престол, то румынский и в конце концов привела в расстрельный подвал ипатьевского дома.

Об эмигрантской судьбе Павла Воронова известно немного. Из Турции перебрался в Америку, где дожил до седых волос и скончался в 1964 году в возрасте 78 лет. Погребен на кладбище Свято-Троицкого монастыря в городке Джорданвилл, что в штате Нью-Йорк.

Спаси Господи и помилуй на Новый 1917 год.

20 сентября 1914 года

«Знамение» и перевязка. У меня Копытов 103-го Петрозаводского полка, ранен в левое колено, Бахер 107-го Троицкого полка, рана коленного сустава. Были у других. Играли в кости с Карангозовым (на его койке), Ждановым и Кратом, весело. К завтраку дядя Мими. Был напутственный молебен в церкви. В 2.30 ездили проводить Папа душку. Едет в Ставку Верховного Главнокомандующего и так далее. Очень грустно. Спаси его Боже. Ходила с Анастасией пешком в склад. Чай с Мама. Обед тоже и с Марией и Дмитрием. После 10 часов спать. Солнце и ветер. 2 градуса.

21 сентября 1914 года

У Обедни были. Завтрак и обед с Мама. В 2.30 с ней мы 4 ездили в поезд Алексея, привезли более 200 раненых и 14 офицеров. Есть тяжелые. Чай пили у Ани. Она лежит с венами в коленке. В 4 часа поехали в наш лазарет. Зашли ко всем нашим и поехали в Большой госпиталь на перевязку. 29 новых раненых. Работали на трех столах до 6.30, вернулись к нашим. Перевязывала Чурокаева 286-го Кирсановского полка, ранен в голову. Берсенок 105-го Оренбургского полка, перелом правой голени, рана. Костиков 115-го Вяземского полка, ранен в бедро. С Карангозовым, Ждановым и Анастасией играли в кости, потом и с Мама. В 7.30 уехали. С 9 до 11.30 сидели у Ани с Николаем Павловичем, уютно, довезли его до вокзала. Папа благополучно приехал. Прогнали немцев из Сувалок и Мариамполя — неприятель отступает, слава Богу. Алексею лучше. Первая фаза луны.

21 сентября 1914 года

Была с Мама у обедни в пещерной церкви146. Заехали к Ане и на перевязку, у меня были Трошов 111-го Донского полка, убирали из левого бедра секвестры — пулю не вынули, слишком глубоко. Зиновьев 111-го Донского полка, вынимали осколок из правого плеча. Жебяков 112-го Уральского полка, в левую ногу.

Сидели у наших. Снимались много — весело и уютно. Завтрак и чай с Мама. С Анастасией гуляли, работали в складе. В 6 часов поехали мы 2 к Ане. Там был Григорий Ефимович, Зина и княжна, все много и хорошо говорили. Обедали мы 4, а Мама в постели, так как очень болит голова. Получила от Папа телеграмму из Ставки. Все слава Богу. Ш. с казаками с ним. Кн. К. в Балаклаве. После 10 часов спать. Ясно, холодно. 1,75 градусов.

1. Нижняя церковь Федоровского собора во имя Св. Пр. Серафима Саровского. По первоначальному проекту В. А. Покровского пещерного храма в Федоровском соборе не предполагалось, и место, им ныне занимаемое, предназначалось для устройства отопления и «раздевальни» для нижних чинов. Однако вовремя строительства было решено воссоздать в целости временную Серафимовскую церковь в виде пещерного храма. Пещерным он назван потому, что для его устройства пришлось углублять подвал, определенный ранее заложенным фундаментом.

1. Уральский 112-й пехотный полк сформирован в 1863 г. из резервных и бессрочноотпускных чинов галицкого пех. полка.

1. Зина — Зинаида Львовна Менштед (Манчтет).
2. Один из районов в Севастополе.

23 сентября 1914 года

Мы вдвоем заехали к «Знамению» и к Ане за княжной и на перевязку. Мама лежит. Голова еще болит и сердце. Около 2 у меня были Осташов 111-го Донского полка, в спину и левую руку. Сельков 111-го Донского полка, в левую голень, и еще 3 офицеров. Михалевский 54-й Артиллерийской бригады, в стопу ранен, Степанов Семеновского полка, в правое бедро, и Тихомиров 111-го Донского полка, в левую ногу. Ко всем заходили. С Карангозовым на его койке сидели и уютно говорили. Завтрак и чай с Мама. Обед тоже и с Аней. В 2 часа мы ездили на молебен в убежище или приют семей запасных. Много детей. Погуляли и поработали в складе. Холодно — солнце, 2 градуса. Урок музыки. Был комитет. Мама получила от Папа письмо из Ставки. Алексею лучше.

24 сентября 1914 года

В 11 часов с Мама ездили на перевязку. Моему Гетанову вырезали из спины пулю, немного согнутую, а Семенову 93-го Иркутского полка из левой пятки. Был очень весел и смешон, когда просыпался — громко пел. Филиппович 111-го Донского полка ранен в правый локоть, плечо, и пуля где-то внутри, так что ему тяжело дышать. К нашим только на минутку зашли. Карангозов в кресле катался. Завтрак и обед с Мама. В 2 часа Татьяна и я были в Зимнем дворце. Молебен и открытие комитета оказания временной помощи пострадавшим от военных бедствий. Оттуда пошла принимать пожертвования у комендантского подъезда. Под[али] более 10000 рублей. Зашли к Мари — чай наверху и с Ал. В 6 часов лекция, а до [этого] Мама и я ездили к Ане и Григорию Ефимовичу, до 11-ти сидели у нее с Николаем Павловичем. Свезли его на станцию. Солнце. Луна. Очень холодно. Папа телеграфировал из Ровно, видел тетю Ольгу, поехал в Холм. Вечером 0 градусов.

Император Николай II с семьей пребывал в Ливадии — своей резиденции подЯлтой. Я несколько раз видела царя на военных парадах, но всегда на расстоянии, и очень обрадовалась, когда однажды увидела его в Ялте. Он медленно ехал в открытом автомобиле вдоль набережной. Его сопровождали два генерала, а в другой машине было несколько офицеров императорской свиты; царь отдавал честь в ответ на приветствия народа; казалось, что внимательный и добрый взгляд его огромных серых глаз останавливался отдельно на каждом, мимо кого он проезжал.

После этого я часто видела, как император ездил по улицам Ялты, то с дочерьми, то с царевичем. Иногда юные великие княжны ходили с утра по магазинам с фрейлинами императрицы. Им нравилось, что можно смешаться с толпой и делать покупки, как все остальные, они были очень довольны, когда однажды их не узнали.

Позже, на балу у княгини Барятинской, я была представлена императору и двум молодым великим княжнам, Ольге и Татьяне. Последняя, на мой взгляд, была более симпатичной из них, но обе обладали той простотой манер, которая придает величайшее очарование любому человеку, особенно если он занимает столь высокое положение. Они были совсем неискушенными, и их лица светились от удовольствия и возбуждения.

На этом празднике я встретила и своего будущего мужа, Павла Воронова, который был тогда офицером на Штандарте, яхте его величества. С его фамилией связана легенда: в пятнадцатом веке это имя было дано трем братьям, татарским князьям, которые обосновались на Волге после великого татарского нашествия. Про этих братьев говорили, что они «слетались на добычу, как вороны»! Это прозвище стало их русским именем, а татарское больше никогда не употреблялось.

О четырехлетней службе при царской семье Павел сохранил священные воспоминания.

Маленький цесаревич Алексей очень его любил — императрица однажды сказала мне, что он всегда держал фотографию моего мужа возле своей постели — и, конечно, мой муж был всецело предан мальчику.

Думаю, нельзя было не полюбить этого ребенка, который, кроме природного обаяния, завоевывал всех добротой своего сердца, отзывчивостью к чужим бедам — он всегда был первым помощником и утешителем — и терпением, с которым он переносил болезнь, время от времени делавшую его страдальцем.

Болезнь под названием гемофилия — это изменения в крови, которая в той или иной степени перестает сворачиваться. Самый незначительный неосторожный удар, падение или опасное напряжение могли вызвать страшное кровотечение. Внутреннее кровотечение почти невозможно остановить, что часто приводило маленького царевича на порог смерти. Эта ужасная болезнь передается по наследству, от женщин к сыновьям.

Только мужчины бывают ее жертвами. Дом принцев Гессенских был подвержен этому недугу, и когда императрица Александра, урожденная Принцесса Гессенская, однажды обнаружила, что она передала его своему единственному и обожаемому сыну, это привело ее в полное отчаянье. Думаю, легко понять, почему, когда самые известные врачи у его постели объявили болезнь неизлечимой, она решила поискать помощи где-нибудь еще.

В Ялте было еще много приемов, где я снова встречала молодого офицера, Павла Воронова, за которого, не пройдет и нескольких лет, мне суждено было выйти замуж; но по-прежнему меня очаровывает воспоминание об одном вечере — праздновании шестнадцатого дня рождения великой княжны Ольги. Бал в ее честь был дан в Ливадии.

Он начался с обеда, накрытого на маленьких столах, за пятью из которых председательствовали император и четыре его дочери. Красота крымского пейзажа, с высокими скалистыми горами, чьи мощные силуэты вырисовывались на фоне глубокого южного неба, сверкающего мириадами звезд; сады, полные цветущих роз, отдаленный рокот волн где-то внизу и прелестная молодая принцесса. Ее глаза сияют от удовольствия, на ее щеках румянец волнения — все это было как сказка, которая чудесным образом стала явью, и, даже не верится — я тоже была в ней.

Императрица появилась только после обеда. Она часто страдала сердцем, приемы ее утомляли, и вечная тревога за сына заставила ее долго избегать появления на публике. На ее лице обычно было выражение усталости и грусти, которые «общество» приписывало холодности, высокомерию и надутости. Это делало ее непопулярной, ее природная застенчивость возрастала, и непонимание приводило к озлобленности с обеих сторон. Однако в то время, о котором я говорю,я не чувствовала ситуацию; не обращая на все это внимания, я позволяла себе жить и брать от жизни столько радости, сколько возможно.

Следующей зимой мама взяла меня и Тату в Санкт-Петербург, и я была официально представлена ко двору, что означало быть представленной вдовствующей и молодой императрицам и всем великим княжнам. Мы находились в столице несколько недель, в течение которых нас часто приглашали на чай в Царское Село или проводить вечера с молодыми великими княжнами.

Тогда я была поражена переменой, которую увидела в императрице Александре. Дома, в интимном семейном кругу, она была совершенно другим человеком. Она была беспечной и счастливой и даже принимала участие в более спокойных из наших игр. Она проявляла ко всему огромный интерес и часто смеялась до слез над шалостями своих детей.

Все четыре сестры были очень разными. Старшая, Ольга, была очень умной и веселой и имела золотое сердце; но при этом она была довольно робкой, так что поначалу было проще с ее сестрой Татьяной, намного более общительной. Мария была воплощением доброты и доброжелательности; но самой забавной была Анастасия; она всегда была полна проказ.

«Анастасия — наш семейный клоун!» — однажды со смехом сказал моей матери император.

Все четыре девочки были в высшей степени русскими, и их мучила сама мысль о том, чтобы выйти замуж за пределы страны. Каждый раз, когда поднимался вопрос о браке с членом зарубежного королевского дома, Ольга умоляла родителей всерьез не думать об этом, так как она хочет остаться в России. Все они обожали своих родителей, и каждый раз, когда я их видела, я снова чувствовала себя в счастливой, дружной, очень русской семье.

…

Весной я стала фрейлиной их величеств, двух императриц. Этот титул не подразумевает никаких обязанностей, кроме присутствия два раза в год на официальных приемах. Как внешний знак пожалованной почести, фрейлина надевает в официальных случаях бриллиантовые инициалы их величеств, закрепленные на голубой ленте ордена Св. Андрея. Во фрейлины принимали обычнов дни именин вдовствующей и молодой императриц. Именины императрицы Александры были шестого мая, а так как мой день рождения четвертого, я, к своему удивлению, получила шифр в качестве подарка на день рождения на два дня раньше срока — что было небольшим, но, по-моему, значительным примером доброты и вдумчивости императрицы.

Мы провели следующее лето в Ивне, а осенью я снова поехала в Крым, где опять встретила своего будущего мужа и стала его невестой. Я также снова начала, сперва, правда, с неохотой, принимать участие в праздниках — «выезжать», как это называлось.

В Ялте императрица организовала благотворительный базар и сама с четырьмя дочерьми торговала за прилавком. Толпы людей всех сортов и положений заполонили комнату, всем желающим было разрешено войти, и так как каждый, естественно, хотел купить что-нибудь из рук самой императрицы, она лихорадочно трудилась в течение нескольких дней распродажи.

Я с изумлением увидела, какой оживленной и довольной она выглядела назло великой усталости. Все, что продавалось с ее прилавка, было сделано или лично ей, или ее детьми, а они работали месяцами перед базаром. Так как я торговала за тем же прилавком, я могла видеть всех людей, которые толпились вокруг него (среди них несколько крестьян), и особенно помню одну старуху, которая поймала руку императрицы и с благоговением поцеловала.

«Я всю жизнь мечтала увидеть вас, — сказала она, — и вот вы, наконец-то — дайте на вас насмотреться! Денег на покупки у меня нет, но я хотела вас видеть. Вот Господь и даровал мне эту радость. Храни вас Бог и всю вашу семью».

Вскоре после благотворительного базара княгиня Барятинская организовала представление в пользу неких благотворительных нужд. Это должна была быть пьеса, сопровождаемая живыми картинами. Мы с Татой приняли участие и в том, и в другом. Сюжет пьесы был следующим: в старинном заброшенном дворце старые портреты оживают в ночь, когда потомок его настоящих владельцев возвращается в родовое имение. Эта тема предоставляла широкий простор для демонстрации различных возможностей. Одни актеры пели, другие читали стихи, мы с Татой танцевали менуэт.

Репетиции нас очень волновали и радовали, в основном потому, что представление должно было состояться в настоящем театре, и мы знали, что собиралась присутствовать не только вся Ялта, но и императорская семья.

Наконец наступил вечер выступления, и все мы исполнились лихорадочного ожидания. Через маленькую дырку в занавесе мы видели, как народ хлынул в дом. Вскоре все ложи и кресла были заняты, стоял непрерывный гул голосов, обмен приветствиями, кивками и улыбками, пока не наступила внезапная тишина и весь зал не встал — император вошел в ложу в сопровождении четырех дочерей.
Почти сразу же поднялся занавес. Некоторые актеры страшно нервничали, и одна девушка, которая должна была петь, с трудом контролировала свой голос, так что первый звук, который ей удалось издать, был нелепым коротким писком.
Я видела, как император предупреждающе положил палец на колено своей старшей дочери, поскольку ее разбирало безудержное хихиканье. Она сразу же снова сделала серьезное лицо.

Когда пришла наша очередь, и газовая драпировка, которая скрывала нас из виду, бесшумно заскользила в сторону, и первые аккорды «Менуэта» Моцарта поплыли по воздуху, я почувствовала, что приросла к месту, и почти пожелала, чтобы сцена открылась у меня под ногами и поглотила меня. Мое сердце билось так громко, что мне казалось — оно заглушает музыку. Все же мы ухитрились выйти из нашей рамы и начать танец.

Когда он закончился, император хлопал и с улыбкой кивал в ответ на наш глубокий реверанс. Дом огласился единодушными аплодисментами. Но мы были разочарованы тем, что император не просил повторить наш танец. Мы видели, что молодые великие княжны обратили вопросительные взгляды на своего отца, который наклонился и с улыбкой говорил им что-то. Позже они сказали нам, что император заметил, как дрожали наши колени во время выступления, и, хотя танец ему понравился, у него не хватило духа заставить нас пройти через это еще раз.

На Рождество мы опять были дома, и начались приготовления к моей свадьбе. Я настаивала, потому что никогда не видела смысла в долгих помолвках, и моя мама согласилась, чтобы свадьба состоялась перед Великим постом. Жених приходил ко мне каждый день, как было принято, посылал мне огромные корзины с цветами — и, за всеми своими хлопотами, я не больше, чем любая другая девушка в Европе, предполагала, что 1914 год должен надолго запомниться по страшным причинам. Прямо перед моей свадьбой тетя дала костюмированный бал для меня в Санкт-Петербурге. Это был последний бал, на котором я танцевала перед ужасной, затяжной катастрофой войны и революции.

По старинной русской традиции и жениху, и невесте полагается иметь двух друзей, мужчину и женщину, изображающих их родителей, для благословения перед браком и помощи во время свадьбы. Этих псевдородителей следовало выбирать из людей, не состоящих в близком родстве между собой, и они не могли быть супругами. Первоначально настоящим отцу и матери даже не разрешалось присутствовать на свадьбе, чтобы помолвленная пара чувствовала себя свободной от груза сыновьего почтения и, соответственно, честно отвечала на вопрос священника о желании брака с человеком, которого выбрали родители.

Несмотря на утрату реального смысла, традиция сохранилась, и, по случаю моей свадьбы, царь и императрица оба выразили желание дать благословение моему жениху — но добавили с улыбкой, что, так как мужу и жене не разрешено давать его вдвоем, он должен будет выбрать между ними. Это, конечно, очень нас смутило, и Павел сказал, что он хотел бы получить благословение обоих их величеств, но, раз это невозможно, он просит ее величество стать его посаженной матерью. Великий князь Александр согласился выступить в качестве его «отца».

Свадьба была назначена на два тридцать пополудни. Павел должен был идти сначала во дворец, чтобы получить благословение ее величества, а оттуда — в церковь, где, по древней традиции, ему следовало вручить букет белых цветов своему шаферу, который бы принес их мне в знак того, что мой суженый меня дожидается.

Утром мне принесли пакет; в нем была золотая лампада в виде трех императорских орлов, поддерживающих крыльями розовую хрустальную чашу. В записке от великой княжны Татьяны говорилось, что это подарок мне от императрицы — она желала, чтобы лампаду зажгли перед иконой, которой она собиралась благословить моего будущего мужа.

Две мои замужние сестры с мужьями тоже прибыли из Санкт-Петербурга утром, и в доме царило огромное волнение. Однако я сумела сбегать на квартиру моего брата, который был сильно простужен. И он, и я были ужасно расстроены тем, что он не сможет присутствовать на моей свадьбе и особенно тем, что он не сможет быть шафером, и до последней минуты мы надеялись, что доктор разрешит ему прийти.

В два часа я была одета, фата приколота к волосам; оставалось только ждать. В два тридцать прибыл брат Павла, выступавший в роли шафера, с букетом белой сирени и роз; но он сказал, что нам придется подождать немного дольше, чтобы дать царской семье время приехать в церковь раньше меня. Когда пришло сообщение, что их величества выехали в церковь, одна из моих теть дала традиционное благословение, мать благословляла и целовала меня снова и снова, я села в машину с тетей и поехала в Феодоровский собор. Был сильный снегопад.

Один из кузенов, который должен был проводить меня к жениху, встретил меня на лестнице и повел в храм. Хор пел приветственный псалом. Я совершенно успокоилась, и, даже не поворачивая головы, замечала, казалось, каждую деталь. Павел, мой жених, один стоял в середине. Справа от него стояли их величества, четыре их дочери и еще несколько членов императорской семьи.

Царь надел форму Гвардейского Экипажа, к которому принадлежал Павел. Я поймала взгляд маленького царевича, который улыбался, выглядывая из-за цветов, украшавших место царской семьи в церкви; там была и огромная толпа родственников и друзей.

Затем священник подошел ко мне, соединил наши с Павлом руки, подвел нас к центру храма, и церемония началась.

Свадебная служба состоит из двух частей, обручения и венчания. Прежде первая часть имела место сразу после помолвки и была довольно независима от венчания; так может быть и сейчас, но, как правило, две церемонии объединяются. Во время молитвы на обручение пара обменивается кольцами; в нашей церкви и муж, и жена должны носить обручальные кольца, причем на правой руке.

После обручения священник подвел нас ближе к алтарю, на отрез розового атласа, который символизирует жизнь, что мы должны пройти рука об руку, и на нем мы стояли всю оставшуюся часть церемонии. Суеверие гласит, что тот, кто ступит на него первым, будет главенствовать в семейной жизни, и большинство женихов делают галантную паузу, чтобы дать невесте шагнуть первой.

Во время венчания над головами жениха и невесты держат венцы как символ Божьего благословения. Венцы должны быть надеты во время церемонии, но обычно они так тяжелы, что шаферы по очереди держат их над головами жениха и невесты. Следовательно, их всегда несколько. А у нас было по восемь для каждого. Так как мой брат был болен, моим первым шафером стал великий князь Дмитрий.

В нашей церкви все должны стоять в течение службы, за исключением слабых и больных, у нас есть стулья вдоль стен, которые можно взять при необходимости, но скамей нет. Садятся очень редко.Мы так привыкли к этому с детства, что можем стоять в церкви часами, не испытывая ни малейшей усталости.

Позже мама рассказала мне, что на моей свадьбе ее эмоциональное возбуждение, должно быть, стало заметным, потому что императрица, которая смотрела на нее с сочувствием, жестом пригласила ее сесть. Моя мать поклонилась, но покачала головой — она и подумать не могла занять место, в то время как императрица стояла. Царь, который следил за этой маленькой сценой, сразу ушел и принес стул для императрицы, которая затем с улыбкой пригласила мою мать последовать ее примеру и сесть, что мама с радостью и сделала.

Свадебная церемония завершается пением «Тебе, Бога, хвалим», а затем друзья и родственники могут поздравить новобрачных. Русские мужчины целуют, а не пожимают руку замужней дамы, и я почувствовала себя очень важной матроной, принимая эту дань моему новому положению. Однако в тот день мне была оказана совсем уж неожиданная честь. Как только я опустилась в глубоком реверансе перед императором, он любезным и непосредственным движением поднял мои пальцы к своим губам. Затем он привлек к себе Павла и расцеловал его.

Мы с мужем вместе поехали домой из церкви, и, когда мы вошли в гостиную, там стояли императрица и великий князь Александр, держа в руках традиционный большой черный каравай, увенчанный серебряным блюдцем с солью — символы благополучия и процветания. Позади них стоял император с детьми. Мы опустились на колени, чтобы получить благословение святой иконой, которую затем передали моему мужу вместе с хлебом-солью.

Когда императорская семья уехала, мы отправились приветствовать других гостей, и спустя несколько часов, после очередного визита к моему брату, уехали в заграничное путешествие.

Офицеру не полагалось брать большой отпуск, так что нам пришлось довольствоваться двадцатью восьмью днями; но мы были счастливы, и эти несколько недель явились ослепительной компенсацией за мрак надвигающихся лет.

…

Экипаж линкоров был полон, так что все офицеры и матросы с императорских яхт поневоле остались не у дел; но они тоже рвались на войну, и вскоре в отсутствие кораблей им дан был приказ сформировать два батальона для борьбы на суше.

Так что в дождливую ночь начала сентября мне пришлось сказать «прощай» своему мужу. Перед его отъездом великая княжна Ольга дала каждому из нас по маленькой иконе, которые мы с тех пор всегда носили. Это единственное материальное напоминание о царской семье, которое нам удалось сохранить в годы революции.

…

В январе 1917 у мужа начались проблемы с сердцем, и его вернули с фронта в Санкт-Петербург - точнее, Петроград. После осмотра врачебной комиссией в Морском госпитале ему было предписано уехать на два месяца на лечение на водный курорт Кавказа.

Перед отъездом мы были приглашены провести вечер с императрицей и ее детьми. Я какое-то время их не видела и нашла большую перемену в великом князе Алексее. Когда я последний раз была во дворце, императрица приняла меня в одной из детских, и царевича прикатили туда в его постели.

Он тогда оправлялся от одного из приступов своей ужасной болезни и выглядел очень худым и бледным. Все пытались развеселить его, и трогательна была нежная забота, с которой его сестры играли и ухаживали за ним. Императрица вязала что-то для комитета великой княжны Татьяны и время от времени улыбалась сыну, хотя ее глаза не теряли грустного и озабоченного выражения.

Но таким, как в этот раз, я великого князя Алексея никогда раньше не видела. Он заметно подрос, прозрачность исчезла из его лица, у него были румяные щеки и по-настоящему здоровый вид. Каждый раз, когда императрица смотрела на него, ее лицо озарялось счастливой улыбкой.

Царевич все время держался рядом с ней, целовал ее лицо и руки время от времени, гладил волосы. Эта картина тесно сплоченной, счастливой семьи навсегда останется в моей памяти. Тогда я видела их в последний раз.

…

Рождество и Новый год в 1918 году прошли грустно, но довольно спокойно. Я была подавлена, но счастлива была получить длинное письмо от великой княжны Татьяны из сибирского города Тобольска, куда была сослана царская семья.

В нем она говорила, как счастливы все они были услышать о нас (я писала из Севастополя); что в мыслях и молитвах они всегда с нами; что наша фотография висит на стене возле ее кровати среди снимков ближайших друзей и родственников. Она также рассказала мне, как, с детства приученные к спорту, они страдали от недостатка упражнений, поскольку там был двор всего лишь двадцать на сорок футов для прогулок. Она предупреждала меня, что комиссариат читает все письма, которые они получают, прежде чем отдать им, и спрашивала меня, получила ли я письмо ее сестры Ольги. Я не получила; но даже сейчас у меня осталась слабая надежда найти его по тому адресу, на который, как я знаю, оно было послано. Это будет моя единственная память о прошлом, вместе с маленьким образком, ибо все остальное было потеряно.

…

За два дня до убийства царской семьи, давно уже лишенной такого утешения, священнику было разрешено отслужить Литургию в их тюрьме. Он рассказывал позднее, как глубоко был впечатлен высотой духа, которой достигла семья. Он сказал, что чувствовал: они уже не принадлежат этому миру.
Образом тех, кого я потеряла в эти трагические годы, тех, кто показал мне, как жить, страдать и умирать с непоколебимой верой в Бога, мужеством и милосердием, я хочу закончить свой рассказ.
Память о них будет всегда помогать мне на том пути, которым я по-прежнему иду.

Дочь российского императора Николая II и императрицы Александры Федоровны (в девичестве Виктории Алисы Елены Луизы Беатрисы Гессен-Дармштадтской) Ольга была первенцем и родилась в первую годовщину бракосочетания родителей. А ещё это был день рождения её бабушки, вдовствующей императрицы Марии Федоровны. За год до этого только день рождение императрицы позволило отступить от траура по недавно умершему Александру III и сыграть свадьбу.
Родилась Ольга Николаевна крупненькой (10 фунтов, 55 см) и здоровенькой, хотя её матери эти роды дались очень тяжело. Имя получила традиционное, Ольг в династии Романовых было немало.

Ольга Николаевна в 2 года

Ольга Николаевна в 7 лет

Княжна Ольга в матросском костюме

В 14 лет, что тоже было традицией, "получила" свой полк. Ольга была назначена шефом (почётным командиром) 3-го Елизаветградского гусарского Её Императорского Высочества Великой Княжны Ольги Николаевны полка Русской императорской армии.

Ольга Николаевна в форме своего полка

Шалила, как все дети. Занималась пением, много читала. В отличии от, родившейся через полтора года, Татьяны, маминой дочки, Ольга была дочкой папиной. Была на него во многом похожа. С ним она была ближе, чем с матерью.

Великие княжны Ольга и Татьяна

Судя по описаниям фрейлин и учителей, Ольга была интровертом. Любила уединение и книги. Кота своего, Ваську, очень любила. Любила простую одежду, не любила роскоши, зато очень любила верховую езду...

Кстати учителя выделяли её среди остальных великих княжон, как самую способную, она всё схватывала на лету.

Ольга в костюме боярыни (1913г)

Фрейлина Анна Вырубова так описывала внешние особенности и характер Ольги Николаевны: «Ольга Николаевна была замечательно умна и способна, и учение было для нее шуткой, почему Она иногда ленилась. Характерными чертами у нее были сильная воля и неподкупная честность и прямота, в чем Она походила на Мать. Эти прекрасные качества были у нее с детства, но ребенком Ольга Николаевна бывала нередко упряма, непослушна и очень вспыльчива; впоследствии Она умела себя сдерживать. У нее были чудные белокурые волосы, большие голубые глаза и дивный цвет лица, немного вздёрнутый нос, походивший на Государев. "

Отмечают вспыльчивость и раздражительность и остальные. Стоит отметить, что Ольга единственная из четырёх сестёр могла открыто возражать отцу с матерью и очень неохотно покорялась родительской воле, если этого требовали обстоятельства. Но покорялась, куда деться...

Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия (раскрашенных снимков в сети немало, но этот самый приличный, на мой взгляд)

В 1912 должна была, но так и не состоялась помолвка великого князя Дмитрия Павловича Романова (1891-1942) с Ольгой, однако Александра Фёдоровна настояла на разрыве отношений между влюбленными. Дмитрий не скрывал своего резко отрицательного отношения к Григорию Распутину, а это Александру Федоровну коробило. Все мы знаем, чем закончилось это для Дмитрия Павловича и Распутина через 4 года.

Великая княжна Ольга Николаевна в парадном придворном платье

Во время Первой мировой войны имелся план брака Ольги с румынским принцем (будущим Каролем II(1893-1953)) . Но план не осуществился - Ольга Николаевна категорически отказывалась покидать Родину, жить в чужой стране, говорила, что она русская и хочет оставаться таковой.
Наверное это хорошо, поскольку принц Кароль с юности был известен эксцентричным поведением и скандальным образом жизни; по свидетельствам современников, страдал приапизмом (это такая штука...короче сами погуглите, мне неловко), толкавшим его на «сексуальные эскапады»; имел массу любовниц и так далее в этом духе.

Ольга в 19 лет

В январе 1916 года Великая княгиня Мария Павловна предлагала в женихи Ольге своего сына — Великого князя Бориса Владимировича Романова (1877-1943) . Ну, уж это совсем... 39 лет и 20! К тому же у князя Бориса уже была постоянная любовница (позже морганатическая жена), о которой все знали. Этот вариант был отклонен императрицей Александрой Федоровной. Она писала супругу: "Мысль о Борисе слишком несимпатична, и Я уверена, что Наша Дочь никогда бы не согласилась за него выйти замуж, и Я Ее прекрасно поняла бы ". Тут же Ее Величество добавляет: "У нее в голове и сердце были другие мысли - это святые тайны молодой девушки, другие их не должны знать, это для Ольги было бы страшно больно. Она так восприимчива " (об этих мыслях - чуть позже). Мария Павловна и до этого не очень любившая императорскую семью (а чего вот сваталась спрашивается тогда?) затаила обиду.

В те годы была у Ольги Николаевны душевная привязанность - старший лейтенант Павел Воронов , офицер паровой яхты «Штандарт». Это известно из её дневников, в них тайнописью она называет его "счастьем" и "солнцем"...

Павел Алексеевич Воронов

Ольга на борту яхты

Яхта «Штандарт» на ялтинском рейде

Паровая яхта «Штандарт» была плавучим домом семьи Романовых, и домом очень любимым. Жаркое крымское лето было противопоказано императрице, и потому летние месяцы Романовы проводили на борту яхты, крейсирующей в финских шхерах. А осенью «Штандарт» доставлял августейшую семью из Севастополя в Ялту. Случалось, что Александра Федоровна вместе с Ольгой и Татьяной наведывались в ходовую рубку корабля, украдкой совали вахтенным офицерам пирожные и конфеты, дабы скрасить нелегкую и ответственную службу. Вот тут где-то всё и началось...

Павел Алексеевич Воронов, на тот момент 25-летний моряк, сын потомственного дворянина Костромской губернии. По окончании Морского Кадетского корпуса, получил назначение на крейсер "Адмирал Макаров" и отправился в заграничное плавание. В экипаже "Штандарта" мичман Воронов появился вскоре после прогремевшего на весь мир события - мессинского землетрясения. 15 декабря мощные подземные толчки сотрясли Сицилия. Его последствия были равнозначны взрыву атомной бомбы в Хиросиме: десятки тысяч людей оказались заживо погребенными под руинами Мессины и других сицилийских городов. Первыми на помощь пострадавшим от разгула стихии пришли русские моряки с кораблей "Слава", "Цесаревич" и "Адмирал Макаров", которые находились в Средиземном море в учебном плавании с гардемаринами Морского корпуса на борту. Среди них был и гардемарин Павел Воронов.
Ольга представляла себе землетрясение по картине Брюллова "Последний день Помпеи". Тем значительнее казалось ей все, что пережил и совершил в Мессине отважный юноша. Возможно, именно с той поры и запал в ее сердце высокий молодой офицер, рассказывавший о страшных событиях с подкупающей простотой и скромностью.

Павел Воронов в окружении царских дочерей, борт яхты "Штандарт"

Он нравился всем - Николай II охотно выбирал его в партнеры по лаун-теннису, а старшие дочери - в кавалеры на танцах и в спутники на горных прогулках. Цесаревич Алексей, болезненный от природы, устав в пути, с удовольствием перебирался к нему на руки. Мало-помалу мичман, а с 1913 года лейтенант Воронов сделался непременным участником едва ли не всех общесемейных событий в Ливадийском дворце.

Ольга, император Николай II, Павел Воронов...

Молодые люди слишком увлеклись. На танцах Воронов чаще всего приглашал Ольгу, постоянно выражал радость при встречах с царской дочерью. Домочадцы и придворные не могли не заметить, что на балу, устроенном на «Штандарте» в день 18-летия великой княжны, она чаще всего и охотнее всего танцевала с мичманом Вороновым...

Великая княжна Ольга в 18 лет

Несомненно, что оба они, прежде всего Воронов, понимали всю безысходность своих отношений. Для него чувство долга и преданности своему Государю не позволяли питать хотя бы малейшую надежду на иной поворот судьбы.
Вскоре Воронову дали понять, что его женитьба на графине Ольге Клейнмихель, племяннице фрейлины, более чем желательна . Он не посмел ослушаться. В ноябре 1913 года состоялась помолвка Павла Воронова и фрейлины Ольги Клейнмихель. Позже на свадьбу Воронова прибыл сам Император со всей семьей. "Поехали в полковую церковь на свадьбу Воронова и О.К. Клейнмихель. Дай им Господь счастья ." - так напишет в дневнике княжна Ольга...
Но она продолжит писать о Павле в своем дневнике до последних дней. "Узнала, он жив. Благодарю Господа!.. Спаси его, Господи! " Спас его Господь от вражеских пуль во время войны. Спас от унизительной казни с отрезанием носа, которой подверглись в дни революционного разгула некоторые офицеры "Штандарта". Спас от кровавых "вахрамеевских ночей" в Севастополе, которые учинялись в декабре 17-го и феврале 18-го. Он с честью выжил. В годы Гражданской войны выполнял опасные поручения штаба Добровольческой армии. А когда военное поражение белых стало очевидным, отбыл из Новороссийска в 1920 году на английском крейсере "Ганновер" в Стамбул. Вместе с ним была жена - Ольга Константиновна. Из Турции он перебрался в Америку, где и скончался в 1964 году в возрасте 78 лет.

А Ольга? Великая княжна Ольга сестрой милосердия, как её сестры и мать, служила в госпиталях.
Т.Е. Мельник-Боткина: "Великая Княжна Ольга Николаевна, более слабая здоровьем и нервами, недолго вынесла страшную работу хирургической сестры, но лазарета не бросила, а продолжала работать в палатах, наравне с другими сестрами убирая за больными ".

"Первые годы войны, когда внимание всех было приковано всецело к фронту, совершенно, перестроили жизнь Великой Княжны Ольги. Из замкнутого круга Семьи с Ее простой, строго размеренной жизнью ей пришлось вопреки всем склонностям и чертам Ее характера повести жизнь работницы вне Семьи, а иногда и общественного деятеля... Часто Великим Княжнам приходилось Самим выезжать в Петроград для председательствования в благотворительных комитетах их имени или для сбора пожертвований. Для Великой Княжны Ольги это было непривычным и очень нелегким делом, так как Она и стеснялась, и не любила никаких личных выступлений " (П. Савченко).