Самый субъективный поэт раннего символизма - К.Д. Бальмонт. Черты символизма (на примере стихотворения К. Бальмонта "Я мечтою ловил уходящие тени…")

Необычная для России шотландская фамилия досталось ему благодаря дальнему предку - моряку, бросившему навсегда свой якорь у берегов Пушкина и Лермонтова. Творчество Бальмонта Константина Дмитриевича в советское время было предано забвению по понятным причинам. Стране серпа и молота не нужны были творцы, работавшие вне социалистического реализма, строки которых не вещали о борьбе, о героях войны и труда... Меж тем этот поэт, имеющий действительно могучий талант, чьи исключительно мелодичные стихотворения продолжали традицию чистой не для партий, а для людей.

«Творить всегда, творить везде…»

Наследие, которое оставил нам Бальмонт, достаточно объемно и впечатляюще: 35 сборников стихов и 20 книг прозы. Его стихи вызывали восхищение соотечественников легкостью слога автора. Константин Дмитриевич писал много, однако он никогда не «вымучивал из себя строк» и не занимался оптимизацией текста многочисленными правками. Его стихотворения всегда писались с первой попытки, в один присест. О том, как он создавал стихи, Бальмонт рассказал совершенно оригинально - стихотворением.

Вышесказанное не является преувеличением. Михаил Васильевич Сабашников, у которого поэт гостил в 1901 году, вспоминал, что десятки строк у него складывались в голове, и на бумагу он писал стихи сразу, без единой правки. На вопрос же о том, как ему это удается, Константин Дмитриевич отвечал с обезоруживающей улыбкой: «Ведь я же - поэт!»

Краткая характеристика творчества

Литературоведы, знатоки его творчества, говорят о становлении, расцвете и спаде уровня произведений, которые творил Бальмонт. Краткая биография и творчество указывают нам, впрочем, на удивительную работоспособность (писал он ежедневно и всегда по наитию).

Наиболее популярными сочинениями Бальмонта являются сборники стихотворений зрелого поэта «Только любовь», «Будем как солнце», «Горящие здания». Среди ранних произведений выделяется сборник «Тишина».

Творчество Бальмонта (кратко цитируя литературоведов начала XX века) при последующей общей тенденции к затуханию таланта автора (после трех вышеупомянутых сборников) имеет также ряд «просветов». Заслуживают внимания «Фейные сказки» - милые детские песенки, написанные в стиле, позже перенятом Корнеем Чуковским. Также интересны «чужестранные стихи», созданные под впечатлением от увиденного в путешествиях по Египту и Океании.

Биография. Детство

Его отец, Дмитрий Константинович, был земским врачом, а также владел поместьем. Мать, (в девичестве Лебедева), натура творческая, по признанию будущего поэта «сделала больше для воспитания любви к поэзии и к музыке», чем все последующие педагоги. Константин стал третьим сыном в семье, где всего было семеро детей, причем все - сыновья.

У Константина Дмитриевича было свое, особенное дао (восприятие жизни). Не случайно жизнь и творчество Бальмонта тесно связаны между собой. В него с детства было заложено мощное творческое начало, которое проявлялось в созерцательности миропонимания.

Ему с детства претило школярство и верноподданичество. Романтизм часто брал верх над здравым смыслом. Школу (Шуйскую мужскую Наследника Цесаревича Алексея гимназию) он так и не закончил, будучи отчисленным из 7 класса за участие в революционном кружке. Последний же школьный курс он закончил во Владимирской гимназии под круглосуточным надзором преподавателя. Лишь двух преподавателей он потом вспоминал с благодарностью: учителя истории и географии и учителя словесности.

Отучившись год в Московском университете, также был исключен за «организацию беспорядков», затем его отчислили и из Демидовского лицея в Ярославле…

Как видим, нелегко начинал свою поэтическую деятельность Константин и творчество его до сих пор являются предметом споров между литературоведами.

Личность Бальмонта

Личность Константина Дмитриевича Бальмонта достаточно сложна. Он не был «таким как все». Эксклюзивность… Ее можно определить даже по портрету поэта, по его взгляду, по осанке. Сразу становится понятным: перед нами не подмастерье, а мэтр от поэзии. Его индивидуальность была ярка и харизматична. Это был удивительно органичный человек, жизнь и творчество Бальмонта похожи на единый вдохновенный порыв.

Стихотворения он начал писать в 22 года (для сравнения, первые сочинения Лермонтова были написаны в 15 лет). До этого, как мы уже знаем, было незаконченное образование, а также неудачный брак с дочерью шуйского фабриканта, закончившийся попыткой самоубийства (поэт выбросился из окна 3 этажа на мостовую.) К Бальмонта подтолкнула неустроенность семейной жизни и смерть первого ребенка от менингита. Его первая жена Гарелина Лариса Михайловна, красавица боттичеллиевского типажа, истязала его ревностью, неуравновешенностью и пренебрежением к мечтам о большой литературе. Свои эмоции от разлада (а позже - от развода) с супругой он выплескивал в стихах «Дышали твои ароматные плечи…», «Нет, мне никто не сделал столько зла…», «О, женщина, дитя, привыкшее играть..».

Самообразование

Как же молодой Бальмонт, став из-за верноподданичества системы образования изгоем, превратился в образованнейшего человека, идеолога нового Цитируя самого же Константина Дмитриевича, его разум однажды «зацепился» за одно чисто британское словцо - selfhelp (самопомощь). Самообразование. Оно и стало для Константина Дмитриевича трамплином в будущее…

Являясь по своему характеру настоящим тружеником пера, Константин Дмитриевич никогда не следовал никакой внешней системе, навязанной ему извне и чуждой его природе. Творчество Бальмонта полностью основывается на его страсти к самообразованию и открытости для впечатлений. Его привлекала литература, филология, история, философия, в которых он был настоящим специалистом. Он обожал путешествовать.

Начало творческого пути

Присущий Фету, Надсону и Плещееву, не стал для Бальмонта самоцелью (в 70-80-х годах XIX века многие поэты создавали стихотворения с мотивами грусти, печали, неприкаянности, сиротливости). Он превратился для Константина Дмитриевича в проложенную им дорогу к символизму. Об этом он напишет несколько позже.

Нешаблонность самообразования

Нешаблонность самообразования определяет особенности творчества Бальмонта. Это был действительно человек, творящий словом. Поэт. И мир он воспринимал так же, как это может видеть поэт: не с помощью анализа и рассуждения, а полагаясь лишь на впечатления и ощущения. «Первое движение души - самое верное», - это правило, выработанное им самим, стало непреложным для всей его жизни. Оно его подняло в высь творчества, оно же и сгубило его талант.

Романтический герой Бальмонта в ранний период его творчества привержен христианским ценностям. Он, экспериментируя с сочетаниями различных звуков и мыслей, возводит «заветную часовню».

Впрочем, очевидно, что под влиянием своих путешествий 1896-1897 гг., а также переводов зарубежной поэзии Бальмонт постепенно приходит к иному миропониманию.

Следует признать, что со следования романтическому стилю русских поэтов 80-х гг. началось творчество Бальмонта, кратко оценивая которое, можно сказать, что он действительно стал основоположником символизма в русской поэзии. Знаковыми для периода становления поэта считаются стихотворные сборники «Тишина» и «В безбрежности».

Свои взгляды на символизм он изложил в 1900 году в статье «Элементарные слова о символической поэзии». Символисты, в отличие от реалистов, по мнению Бальмонта, - это не просто наблюдатели, это мыслители, глядящие в мир сквозь окно своей мечты. При этом Бальмонт считает в символической поэзии важнейшими принципами «скрытую отвлеченность» и «очевидную красоту».

По своему характеру не серой мышкой, а лидером был Бальмонт. Краткая биография и творчество подтверждают это. Харизма и природное стремление к свободе… Именно эти качества позволили ему на пике популярности «стать центром притяжения» для многочисленных обществ бальмонтистов России. По воспоминаниям Эренбурга (это было уже горадо позже), личность Бальмонта впечатляла даже заносчивых парижан из фешенебельного района Пасси.

Новые крылья поэзии

Бальмонт влюбился в свою будущую вторую жену Екатерину Алексеевну Андрееву с первого взгляда. Этот этап в его жизни отражает сборник стихов «В безбрежности». Посвященные ей стихи многочисленны и оригинальны: «Черноглазая лань», «Отчего нас всегда опьяняет луна?», «Ночные цветы».

Влюбленные длительное время прожили в Европе, и затем, возвратясь в Москву, Бальмонт в 1898 г. выпускает в издательстве «Скорпион» собрание стихов «Тишина». В сборнике стихам предшествовал эпиграф, выбранный из сочинений Тютчева: «Есть некий час всемирного молчанья». Стихи в нем сгруппированы в 12 разделов, названных «лирическими поэмами». Константин Дмитриевич, вдохновленный теософским учением Блаватской, уже в этом собрании стихов заметно отходит от христианского миропонимания.

Понимание поэтом своей роли в искусстве

Сборник «Тишина» становится гранью, отличающей Бальмонта как поэта, исповедующего символизм. Развивая далее принятый вектор творчества, Константин Дмитриевич пишет статью, названную «Кальдероновской драмой личности», где косвенно обосновал свой отход от классической христианской модели. Это было сделано, как всегда, образно. Земную жизнь он считал «отпадением от светлого Первоисточника».

Иннокентий Федорович Анненский талантливо презентовал особенности творчества Бальмонта, его авторский стиль. Он считал, что «Я», написанное Бальмонтом, принципиально не указывает на принадлежность к поэту, оно - изначально обобществлено. Поэтому стих Константина Дмитриевича уникален своей проникновенной лиричностью, выраженной в ассоциировании себя с другими, которую читатель неизменно ощущает. Читая его стихи, кажется, что Бальмонт переполнен светом и энергией, которой он щедро делится с другими:

То, что Бальмонт презентует как оптимистическую самовлюбленность, на самом деле более альтруистично, чем феномен публичной демонстрации гордости поэтов своими заслугами, а также столь же публичного навешивания ими лавров самими себе.

Творчество Бальмонта, кратко говоря словами Анненского, насыщено заложенным в нем внутренним философским полемизмом, определяющим цельность мировосприятия. Последнее выражается в том, что Бальмонт хочет представить своему читателю событие всесторонне: и с позиций палача, и с позиций жертвы. У него нет однозначной оценки чего-либо, ему изначально характерен плюрализм мнений. Он пришел к нему благодаря своему таланту и трудолюбию, на целый век опередив то время, когда для развитых стран это стало нормой общественного сознания.

Солнечный гений

Творчество поэта Бальмонта уникально. По сути, Константин Дмитриевич чисто формально примыкал к различным течениям, дабы ему было удобней продвигать свои новые поэтические идеи, недостатка в которых он никогда не испытывал. В последнее десятилетие XIX века с творчеством поэта происходит метаморфоза: меланхоличность и мимолетность уступают место солнечному оптимизму.

Если в более ранних стихах прослеживались настроения ницшеанства, то на пике развития таланта творчество Константина Бальмонта стало отличаться специфическим авторским оптимизмом и «солнечностью», «огненностью».

Александр Блок, являющийся также поэтом-символистом, представил яркую характеристику творчества Бальмонта того периода весьма лаконично, сказав, что оно столь же ярко и жизнеутверждающе, как и весна.

Пик творческих сил

Поэтический дар Бальмонта зазвучал впервые в полную силу в стихах из сборника «Горящие здания». В нем 131 стихотворение, написанное во время пребывания поэта в доме у Полякова С. В.

Все они, как утверждал поэт, были сочинены под влиянием «одного настроения» (по-другому и не мыслил Бальмонт творчество). «Стихотворение более не должно быть минорным!» - решил Бальмонт. Начиная с этого сборника, он окончательно отошел от декадентства. Поэт, смело экспериментируя с сочетаниями звуков, красок и мыслей, создавал «лирику современной души», «души разорванной», «убогой, уродливой».

В это время он находился в тесном общении с петербургской богемой. знала одну слабость за своим супругом. Ему нельзя было пить вино. Хотя Константин Дмитриевич был крепкого жилистого телосложения, его нервная система (очевидно, надорванная в детстве и в молодости) «срабатывала» неадекватно. После вина его «несло» по публичным домам. Однако в результате он оказывался в совершенно жалком состоянии: валяющимся на полу и парализованным глубокой истерикой. Это не раз случалось во время работы над «Горящими зданиями», когда он был в компании с Балтрушайтисом и Поляковым.

Нужно отдать должное Екатерине Алексеевне, земному ангелу-хранителю своего супруга. Она понимала сущность своего мужа, которого считала честнейшим и искреннейшим и у которого, к ее огорчению, случались романы. Например, как с Дагни Кристенсен в Париже, ей посвящены стихи «Солнце удалилось», «Из рода королей». Показательно, что роман с норвежкой, которая работала петербуржским корреспондентом, закончился со стороны Бальмонта так же резко, как и начался. Ведь сердце его все-таки принадлежало одной женщине - Екатерине Андреевне, Беатриче, как он ее называл.

В 1903 году Константином Дмитриевичем с трудом был издан сборник «Будем как солнце», написанный в 1901-1902 годах. В нем чувствуется рука мастера. Заметим, что сквозь цензуру не прошло порядка 10 произведений. Творчество поэта Бальмонта, по мнению цензоров, стало излишне чувственным и эротичным.

Литературоведы же считают, что это собрание сочинений, представляющее читателям космогоническую модель мира, является свидетельством нового, наивысшего уровня развития поэта. Находясь на грани психического излома, работая над предыдущим сборником, Константин Дмитриевич, похоже, понял, что «бунтом жить» невозможно. Поэт ищет истину на стыке индуизма, язычества и христианства. Он выражает свое поклонение стихийным объектам: огню («Гимн огню»), ветру («Ветер»), океану («Воззвание к океану»). В том же 1903 году издательством «Гриф» издан третий сборник, венчающий пик творчества Бальмонта, «Только любовь. Семицветник».

Вместо заключения

Неисповедимы пути творчества. Даже для таких поэтов «милостию божьей», как Бальмонт. Жизнь и творчество кратко характеризуются для него после 1903 года одним словом - «спад». Поэтому Александр Блок, по сути ставший следующим лидером российского символизма, по-своему оценил дальнейшее (после сборника «Только любовь») творчество Бальмонта. Он представил ему убийственную характеристику, сказав, что есть великий русский поэт Бальмонт, а «нового Бальмонта» - нет.

Однако не будучи литературоведами прошлого века, мы все-таки познакомились и с поздним творчеством Константина Дмитриевича. Наш вердикт: читать стоит, там много интересного… Впрочем, у нас нет мотивов, чтобы отнестись с недоверием к словам Блока. Действительно, с точки зрения литературоведения Бальмонт как поэт - знамя символизма, после сборника «Только любовь. Семицветник» исчерпал себя. Поэтому логично с нашей стороны на этом и завершить краткий рассказ про жизнь и творчество К. Д. Бальмонта, «солнечного гения» русской поэзии.

Министерство образования и науки Российской Федерации

Реферат

На тему: «Самый субъективный поэт раннего символизма - К.Д. Бальмонт».

г. Санкт-Петербург 2008 г.

Введение

Характеристика творчества Бальмонта

Константин Бальмонт в воспоминаниях современников

Заключение

Список использованной литературы

Введение

Для поэзии конца 19-го начала 20-го веков выходит на первый план проблема лирического героя. Лирика этого периода приобретает черты максимальной личностности, даже некой духовной интимности, и вместе с тем духовного обнажения. После некоторого застоя, который наблюдался в русской поэзии во второй половине 19-го века, на сцену выходят новые поэты, с новыми образами и новыми темами. И самое важное, что они приносят в своем творчестве - это яркое, неприкрытое «я» лирического героя, которое порой невозможно или очень трудно отделить от живого «я» самого автора.

Одним из первых поэтов, сделавших «я» центром внимания в своих произведениях, стал Константин Бальмонт - поэт сложной судьбы и, по характеристикам современников, человек особой тонкой душевной организации.

Константин Дмитриевич Бальмонт (1867-1942) является самым ярким выразителем импрессионистической стихии в раннем русском символизме, поэзия которого оказала огромное воздействие на русскую поэтическую культуру начала века. В течение десятилетия, вспоминал Брюсов, Бальмонт «нераздельно царил над русской поэзией». В 90-х годах вышли сборники его стихотворений: «Под северным небом» (1894), «В безбрежности» (1895), «Тишина» (1897);.в 900-е годы, в период творческого взлета Бальмонта,-»Горящие здания» (1900), «Будем как солнце» (1903), «Только любовь» (1903).

1. Характеристика творчества Бальмонта

Писать Бальмонт стал очень рано, 9 лет, но «начало литературной деятельности было сопряжено со множеством мучений и неудач». В течение четырех или пяти лет ни один журнал не хотел его печатать. «Первый сборник моих стихов, - говорит он, - который я сам напечатал в Ярославле (правда, слабый), не имел, конечно, никакого успеха. Первый мой переводный труд (книга норвежского писателя Генриха Иегера о Генрихе Ибсене) был сожжен цензурой. Близкие люди своим отрицательным отношением значительно усилили тяжесть первых неудач». Но весьма скоро имя Бальмонта, сначала как переводчика Шелли, а со средины 1890-х годов - как одного из наиболее ярких представителей русского «декадентства», приобретает очень громкую известность. Блеск стиха и поэтический полет дают ему доступ и в издания, враждебные декадентству - «Вестник Европы», «Русскую Мысль» и другие. В 1900-х годах литературная деятельность Бальмонта особенно тесно примыкает к московским «декадентским» издательствам: «Скорпион» и «Гриф».

Основная черта поэзии Бальмонта - ее желание отрешиться от условий времени и пространства и всецело уйти в царство мечты. В период расцвета его таланта, среди многих сотен его стихотворений, почти нельзя было найти ни одного на русскую тему. В последние годы он очень заинтересовался русскими сказочными темами; но это для него чистейшая экзотика, в обработку которой он вносит обычную свою отрешенность от условий места и времени. Реальные люди и действительность мало его занимают. Он поет по преимуществу небо, звезды, море, солнце, «безбрежности», «мимолетности», «тишину», «прозрачность», «мрак», «хаос», «вечность», «высоту», «сферы», лежащие «за пределами предельного». Эти отвлеченные понятия он для вящей персонификации даже пишет с большой буквы и обращается с ними как с живыми реальностями. В этом отношении он, после Тютчева, самый проникновенный среди русских поэтов пантеист. Но собственно живую, реальную природу - дерево, траву, синеву неба, плеск волны - он совсем не чувствует и описывать почти и не пытается.

К. Бальмонт долгое время занимал признанно-лидирующее положение среди русских символистов, и это положение было достигнуто не на путях «модничанья» (хотя одно время Бальмонт был «модным») и стремления угодить толпе. Душевная работа поэта, его искания, отражали «веяние времени», искания «заблудшего» духа русской «интеллигентной» мысли вообще.

Бальмонт принадлежал к поколению старших символистов и отдал дань такому течению в искусстве как декаданс. Под влиянием безнадежного пессимизма в поэте назревают настроения, характерные для «декадентской» поэзии: сначала полная апатия, затем жажда уединения и бегство от мира. Однако, его творчество нельзя отнести только к одному литературному направлению. Связанный с национальной литературной традицией и погружавшийся в историю и культуру других народов, увлекавшийся модными философскими течениями и пронизывающий свое творчество мифологическими образами, Бальмонт не умещается в рамки какого-либо направления в литературе ещё и из-за совершенно оригинального подхода к поэзии, которую он оценивает не иначе как волшебство. Поэт, по мнению Бальмонта, - чародей, призванный расколдовать природу, а окружающий мир - это всегласная музыка и изваянный стих.

Природа дает лишь зачатки бытия, создает недоделанных уродцев, - чародеи своим словом и магическими своими действиями совершенствуют Природу и дают жизни красивый лик. Такое понимание миссии поэта обусловило характер всего творчества Константина Бальмонта. По его мнению, наше человеческое слово, которым мы меряем Вселенную и царим над стихиями, есть самое волшебное чудо из всего, что есть ценного в нашей человеческой жизни. Слово, властное над стихиями, становится само пятой стихией мира - стихией человеческого Голоса, давшего этому безглагольному миру (от цветка и птицы до Океана и Неба) возможность высказаться. В этом подходе Бальмонта ощущается влияние философии всеединства Вл. Соловьева, который призывал уловить и навеки идеально закрепить единичное явление..., сосредоточить на нем все силы души и тем самым почувствовать в нем силы бытия..., увидеть в нем фокус всего, единственный источник абсолютного. Мы встречаем у Бальмонта целый ряд стихов, в которых самая малая сущность становится объектом пристального внимания поэта и осознается им как важное звено единой жизненной цепи. Ночная бабочка, Кукушка, Альбатрос, Сова, Камень, Лес, Снежинка, Старый дом, Бледная травка, Волна, Болото, Ландыши, Придорожные травы, Одуванчик - все эти и многие другие стихотворения Бальмонта рисуют нам крупным планом то, что заявлено в названии.

Поэтическое творчество Бальмонта - это саморастворение Я в необъятном мире с целью приобщения к вечным тайнам Космоса:

Я знаю, что таинственная дверца

Из смерти в жизнь, из тьмы до бытия

Есть правда растворившегося Я.

Литературный дебют был для Бальмонта неудачным, первый выпуск своих же стихотворений Бальмонт сам скупал и уничтожал. Критики отнеслись к первым поэтическим попыткам Бальмонта весьма скептически и с иронией. Переводческая деятельность в самом начале карьеры тоже не принесла радости - его первая переведенная книга была сожжена цензурой.

Однако дальнейшие работы Константина Бальмонта, как переводные, так и собственного сочинения, имели огромный успех.

Этот успех сопровождал поэта до 1905 года, когда свет увидел сборник «Литургия красоты». Критики и того времени и современные исследователи именно с этого года выделяют начало распада той эстетической системы, которая была характерна для поэзии Константина Бальмонта. И полным провалом стала книга «Жар-птица», вышедшая в 1907 году. Умер Константин Бальмонт за границей в Париже, куда сумел уехать из Советской России. До самой своей смерти он очень тосковал по родине, сетовал на то, что вокруг него все пусто. Постоянная печаль и финансовые неурядицы привели к развитию серьезной болезни, от которой он и скончался в 1942 году.

Все творчество Бальмонта исследователи относят к декаденско-символисткому течению. Здесь надо отметить, что в конце 19-го века в Россию из Франции приходит новое литературное направление, последователей которого стали называть сначала декадентами, а чуть позже символистами. Основным постулатом творчества декадентов-символистов стала идея выражения невыражаемого, непроизносимого в поэтическом творчестве. Главную роль в этом процессе они отводили слову-символу, образу, содержащему в себе принципиально большее, чем пару «форма» - «значение». Значение таких слов-символов оказывалось намного шире, чем просто лексическое значение слова.

Бальмонт нашел себя в рамках этого литературного течения. И это было не случайно. Как отмечают его современники, поэт самой организацией своего духовного, психического «я» был словно рожден для того, чтоб быть символистом. Вот как описывает его Банников В.Н.: «Чрезвычайно чуткий и нервный, любознательный, добродушный, увлекающийся, легкий на подъем, склонный к аффектации и самолюбованию, он нес в душе нечто очень непосредственное, нежное, детское».

2. Константин Бальмонт в воспоминаниях современников

Жена Бальмонта Е. А. Андреева писала о поэте: «Он жил мгновеньем и довольствовался им, не смущаясь пестрой сменой мигов, лишь бы только полнее и красивее выразить их. Он то воспевал Зло, то Добро, то склонялся к язычеству, то преклонялся перед христианством». Такое отношение к жизни диктовало многие поступки, которые воспринимались современниками, как нечто чудаковатое и даже не здоровое. Так Бальмонт был способен полностью одетым войти в холодную воду реки только чтоб пережить ощущение этой ледяной воды.

Возможно, попытка его самоубийства, после которой он год был прикован к кровати и всю оставшуюся жизнь после прихрамывал, тоже была продиктована этим полным восприятием жизни - все пережить и перечувствовать по максимуму, в своем предельном выражении. Его постоянные путешествия по разным странам тоже объясняются этой жаждой ощущений, испытаний.

Как человек Бальмонт очень трепетно относился к мигу, к мгновению, в котором содержатся именно ощущения. Это нашло свое отражение в творчестве. Как отмечает Банников: «Раз написанное он никогда больше не правил, не редактировал, считая, что первый порыв - самый верный».

Такое отношение к мгновению сам Бальмонт объяснял тем, что именно в мгновенном можно увидеть вечное и истинное. Это мгновенное не прошло еще отбор, при котором человеческий разум убирает все чудесное, объясняет необъяснимое.

Но миг у Бальмонта неразрывно связан с «я», с внутренним самосознанием. Можно сказать, что без этого «я», которое чувствует и переживает, миг как таковой не существует. Он возможен только в субъективном ощущении.

Это «я» проявлялось не только в поэзии как лирический герой текста, оно проявлялось в повседневной жизни Бальмонта очень ярко. Современники отмечали, что во всем: во внешности, в походке, в манерах Константин Бальмонт сильно выделялся на общем фоне. У него постоянно было множество поклонников, на его лекции было не достать билетов. Даже во Франции, где практически никто не был с ним знаком лично и не был знаком с его стихотворениями, прохожие постоянно оборачивались ему в след. И как отмечает в своих воспоминаниях Анненский, современники ставили в упрек Бальмонту это его «я». Именно Анненский первым заговорил в своей статье «Бальмонт-лирик» об особенностях поэтического «я» Бальмонта, выделяя основные характерные черты этого «я», связывая их с чертами личности поэта. Так он пишет, что в поэзии Константина Бальмонта «мелькает я, которое хотело бы стать целым миром, раствориться, разлиться в нем, я - замученное сознанием своего безысходного одиночества, неизбежного конца и бесцельного существования; я в кошмаре возвратов, под грузом наследственности, я - среди природы, где, немо и незримо упрекая его, живут такие же я, я среди природы, мистически ему близкой и кем-то больно и бесцельно сцепленной с его существованием. Для передачи этого я нужен более беглый язык намеков, недосказов, символов: тут нельзя ни понять всего, о чем догадываешься, ни объяснить всего, что прозреваешь или что болезненно в себе ощущаешь, но для чего в языке не найдешь и слова».

Анненский выделяет две основные черты, характерные для сознания Бальмонта, как и любого другого человека - «сознание безысходного одиночества» и «мистический страх перед собою». Именно эти черты, по мнению писателя, лежат в основе любой попытки познать свое «я», познать себя, как личность, со всеми свойственными ей порывами и кажущимися противоречиями. Именно этот страх перед собой и чувство отдаленности от общества стали для личности Константина Бальмонта определяющими.

Он на протяжении всей своей жизни чувствовал этот конфликт отчужденности. Но, будучи человеком мыслящим, прекрасно понимал, что имен в этом чувстве чуждости обществу лежит основа его поэзии. Стремление обрести гармонию толкает Бальмонта в его бесконечные путешествия, приводит к постоянному переосмысливанию событий духовной жизни. Это позволяет Константину Бальмонту оставаться цельной личностью.

Анненский отмечал, что «Я Бальмонта живет… двумя абсурдами - абсурдом цельности и абсурдом оправдания». Находясь постоянно в поиске гармонии в этом мире, сохраняя свою цельность как личность, Бальмонт постоянно оправдывает все в жизни. Ему близки и высокое, и низкое, красивое и безобразное. Душа поэта вмещает все бы противоположные понятия, без свойственных им этических оценок. Добро и зло начинают выступать для него только как эстетические ценности, без положительных или отрицательных оценок.

Но Анненский в своей статье говорит еще и об одной очень важной для поэзии символистов черте человеческого сознания - о сфере бессознательного: «В нашем «я», глубже сознательной жизни и позади столь неточно формулированных нашим языком эмоций и хотений, есть темный мир бессознательного, мир провалов и бездн».

По мнению исследователя, именно эта сфера бессознательного для Константина Бальмонта становиться определяющей, движущей силой его личности и, как следствие, поэзии.

бальмонт поэзия символизм импрессионистический

Заключение

В основе поэтики Бальмонта - философия возникшего и безвозвратно ушедшего неповторимого мгновения, в котором выразилось единственное и неповторимое душевное состояние художника. Бальмонт был самым субъективным поэтом раннего символизма. В отъединении от мира «как воплощения всего серого, пошлого, слабого, рабского, что противоречит истинной природе человека» и уединенности поэт видит высший закон творчества. В этом смысл его знаменитых поэтических деклараций:

Я ненавижу человечество,

Я от него бегу спеша.

Мое единое отечество

Моя пустынная душа.

(«Я ненавижу человечество»)

Список использованной литературы

1.Бальмонт К., Собр. соч. в двух томах, Т.1, «Можайск-Терра», М., 1994.

.Бальмонт К. Д. Солнечная пряжа: Стихи, очерки / Сост., предисл. и примеч. Н. В. Банникова М., Детская литература, 1989.

.Белый А. Бальмонт// Белый А. Символизм как миропонимание. М, 1994.

.Серия «Литературные памятники» Иннокентий Ф.Анненский, М., «Наука», 1979

.Станицкий [С. В. фон Штейн] О Бальмонте // Последние известия. 1921. 13 июля. № 169. С. 4. Русская литература, № 3, 2004

.Ин. Анненский, «Книга Отражений» СПб., 1986;

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

(1867 – 1942 г.) Константин Дмитриевич Бальмонт. Книги: «Горящие здания», «Только любовь», «Будем как солнце». Статья «Элементарные слова» о символизме: реалисты – толпа, охваченная как прибоем, реальной жизнью; символисты же – мыслители, стремятся к идеальному.

Черты символизма у Бальмонта:

* мелодичность – важна стихия музыки, она дает зыбкость, таинственность. Звучание слова важней его смысла.

Я вольный ветер, я вечно вею,

Волную волны, ласкаю ивы,

В ветвях вздыхаю, вздохнув, немею,

Лелею травы, лелею нивы

* торжество «Я» - замкнутость на самом себе, часто употребляет в стихах местоимение «Я».

* музыкопись – Бальмонт не первое лицо в символизме (по сравнению хотя бы с Блоком), но его мелодическая организация стиха очень точно характеризует символизм.

Особенности стихов Бальмонта: аллитерации, повторы, параллелизмы. Часто упоминаются стихии: ветер, вода, солнце, огонь. Настойчивое повторение звуков: «Челн томления» (Ч), «Камыши» (Ш), и т.п.

«Будем как солнце» - образ солнца как животворящего мира, будем как солнце – ведь оно – молодое, в этом завет красоты". Солнце – источник всего, движения, и он сам уподобляет себя солнцу, говорит, что «если солнце погаснет, я буду солнцем для вас».

«Горящие здания» - крик убогой души, нагнетание безобразного, как некий элемент эстетизации.

Бальмонт считал себя поэтом мгновения, которое он пытается остановить, поймать, передать от него впечатление (его часто сравнивали с художниками-импрессионистами).

Повышенное внимание к технике стиха!

«Я мечтою ловил уходящие тени» - не входит ни в одну книгу, но в нем цель действия символизма, его философия:

Я мечтою ловил уходящие тени ,

Уходящие тени погасавшего дня,

Я на башню всходил, и дрожали ступени ,

И дрожали ступени под ногой у меня.

Ритмический рисунок воспроизводит лестницу, это прием, часто употребляемый у символистов называется – синтаксическим параллелизмом.

Повторяет о неуловимости – мечта не конкретизирована, это некая грёза, что-то идеальное.

Тени «погасшего дня» - сумерки, в них загадка мироздания, переход дня в ночь, мистическое явление – любимое время дня символистов.

Восхождение на башню – прозрение, поэту (эго!) открывается тайна бытия, а все остальные во тьме, внизу. Заканчивается стих:

Я узнал как ловить уходящие тени

Уходящие тени потускневшего дня

Торжество гордыни поэта-символиста, ему открыта тайна, он уподобился Создателю, но затем:

И все выше я шел, и дрожали ступени

И дрожали ступени под ногой у меня

Т.е. процесс познания тайны бесконечен.

Пик популярности Бальмонта – 1905 год, его читают, издают, он некое солнце поэтов-символистов, шлягер того времени. В нем нет ничего экстраординарного, но он удивительно мелодичен и своей гармонией звуков завоевал себе читателя. В Бальмонте появляется страшное явление – желание нравиться, желание быть кумиром, которое является основанием для рождения массовой культуры – очень опасного феномена 20 века.

2. Интеллигенция в революции (по роману Б.Пастернака «Доктор Живаго»)

Черты символизма (на примере стихотворения К. Бальмонта "Я мечтою ловил уходящие тени…")

Борисовская Е.О.,

Прежде, чем перейти к анализу стихотворения Бальмонта, нужно вспомнить о том, что несёт в себе символизм и какие черты ему присущи.

Символизмом принято называть литературное течение, в России, которое возникло в начале 90-х годов XIX века. В основе его лежат философские идеи Ницше и Шопенгауэра, а также учение В.С. Соловьева о Душе мира. Традиционному способу познания действительности символисты противопоставляли идею создания миров в процессе творчества. Поэтому творчество в понимании символистов - созерцание "тайных смыслов" - доступно только поэту-творцу. Символ становится центральной эстетической категорией этого литературного течения.

Черты символизма:

• · Музыкальность стиха, разработка звукописи;
• · Возвышенность тематики;
• · Многозначность, расплывчатость образов;
• · Недосказанность, иносказания, намеки;
• · Наличие идеи о двух мирах;
• · Отражение реальности посредствам символов;
• · Религиозные искания;
• · Идея о Мировой Душе.

Большинство этих черт символизма мы можем увидеть в стихотворении старшего представителя символического течения К. Бальмонта "Я мечтою ловил уходящие тени…".

Я мечтою ловил уходящие тени,

И чем выше я шел, тем ясней рисовались,

Тем ясней рисовались очертанья вдали,

И какие-то звуки вокруг раздавались,

Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.

Чем я выше всходил, тем светлее сверкали,

А внизу подо мною уж ночь наступила,

Уже ночь наступила для уснувшей Земли,

Для меня же блистало дневное светило,

Огневое светило догорало вдали.

Я узнал, как ловить уходящие тени,

Уходящие тени потускневшего дня,

И все выше я шел, и дрожали ступени,

И дрожали ступени под ногой у меня.

Стихотворение Бальмонта " Я мечтою ловил уходящие тени … " было написано в 1895 году.

Оно наиболее ярко отражает творчество Бальмонта и является гимном символизма. Ключевым мотивом в стихотворении является мотив пути. Известно, что мотив пути - один из важнейших архетипических мотивов символизма. Данное стихотворение неслучайно вынесено в начало книги "В Безбрежности" и выделено курсивом. Л.Е. Ляпин считает, что это стихотворения для Бальмонта является программным. Поэтому, по-моему мнению, черты символизма стоит раскрывать именно на примере данного стихотворения.

символизм стихотворение бальмонт душа

Черта символизма в русской литературе	Её раскрытие в стихотворении К. Бальмонта
1. Музыкальность стиха.	Данное стихотворение покоряет чарующей пластикой, музыкальностью, которая создается волнообразным движением интонационных подъемов и спадов. Особую значимость несет наличие в стихотворении шипящих и свистящих согласных, а так же сонорных " р" и " л ", которые и создают музыкальность стихотворения. Ритм стихотворения создает его размер: четырехстопный анапест, который в нечетных строках утяжелен цезурным наращиванием. В этом стихотворении поэт использовал приемы, свойственные музыке, - ритмические повторы, множество внутренних рифм: v Я мечтою ловил уходящие тени, Уходящие тени погасавшего дня, Я на башню всходил, и дрожали ступени, И дрожали ступени под ногой у меня…. v Чем я выше всходил, тем светлее сверкали, Тем светлее сверкали выси дремлющих гор, И сияньем прощальным как будто ласкали, Словно нежно ласкали отуманенный взор.
2. Возвышенность тематики	Автор рассказывает о своих творческих достижениях. Но делает это настолько виртуозно, что поначалу догадаться об истинном смысле произведения достаточно сложно. Свой приход в мир литературы Бальмонт описывает с некоторой долей иронии, отмечая: "Я на башню всходил, и дрожали ступени, и дрожали ступени под ногой у меня". Однако в общем контексте стихотворения эта фраза указывает на то, что поэт уверенно шел к своей цели и мечтал добиться славы любой ценой. "И чем выше я шел, тем ясней рисовались, тем ясней рисовались очертанья вдали". Если выражаться образным языком символизма, то от вершин, к которым стремился поэт, у него действительно захватывало дух. Чем выше он поднимался по лестнице поэтического успеха, тем меньше внимания обращал на тех, кто пытается ему помещать своими недоброжелательными высказываниями. "И внизу подо мною уж ночь наступила", -- именно так нелестно отзывается поэт о людях, которые пытались ему помешать стать знаменитым. Поэт признается, что "узнал, как ловить уходящие тени", то есть отточил свое литературное мастерство настолько, что научился в стихах останавливать мгновения прошлого.
3. Отражение реальности посредствам символов. 4. Многозначность, расплывчатость образов.	v Особую роль в образном строе данного поэтического произведения играет символ башни, по которой все "выше" поднимается лирический герой. Башня может предстать и символом перехода в иной мир. v Символ "уходящих теней" помогает поэту, с одной стороны, выразить мечту, надежду лирического героя на будущее возрождение, а с другой -- понять тоску героя по прошлому, которое безвозвратно потеряно. "Тени" - это прошлое, символ мистического созерцания сущности бытия. Может быть, тени-это люди, которые уходят. Тени ассоциируются с чем-то неосознанным, непонятным, недоступным, поэтому автор так и стремится постичь эту истину, познать ее. v "От Небес и Земли" - оба слова в тексте пишутся с большой буквы, значит, им придается символическое значение. Небо, небеса - символ твердыни, высоты, света, выражение божества. Земля - символ плодовитости, радости, олицетворение материнства. v Дрожащие ступени символизируют непрочную, неосязаемую (в символическом переосмыслении) лестницу пути, избранного лирическим героем. Ступени дрожат и тем самым создают препятствие на пути героя. Мы можем предположить, что путь который проходит герой, неизведан, зыбок, на нём много препятствий - это трудный путь. v Лестница как архитектурный элемент строений используется человеком с глубокой древности, когда мирское еще не отделялось от духовного и скрытый язык символов и их значение были чрезвычайно важны. Поэтому наряду с функциональным назначением лестницы - осуществлять переход по ступеням с одного уровня на другой - существует и ее символический смысл. Лестница символизирует связь человека с Божественным началом. v "Уходящие тени погасавшего дня"… День, который подходит к концу. Прожитый день. Это реальный мир, погрузившийся во тьму.
5. Недосказанность, иносказания, намеки. 6. Религиозные искания.	Во время прочтения данного возникает мысль: не посмертный ли путь человека описывает поэт? Звуки долетающие до него неясны, они идут от Небес и Земли. "И сияньем прощальным…" Вот слова, которые наводят нас на эту мысли о прохождении лирическим героем посмертного пути. Внизу наступила ночь, скрыв всё земное, но для лирического героя блистает Солнце, однако и оно догорает вдали. Возможна и другая трактовка: лирический герой - одиночка, который бросает вызов земным установлениям. Он вступает в противоборство уже не с обществом, а со вселенскими, космическими законами и выходит победителем ("Я узнал, как ловить уходящие тени..."). Тем самым Бальмонт намекает на богоизбранность своего героя (а в конечном счете и на свою собственную богоизбранность, ведь для старших символистов, к которым он принадлежал, была важна мысль о высоком, "жреческом" предназначении поэта).
7. Наличие идеи о двух мирах	Стихотворение Бальмонта построено на антитезе: между верхом ("И чем выше я шел…"), и низом ("А в низу подо мною..."), небесами и землей, днем (светом) и тьмой (угасанием). Сквозь мир фантазии и мечты героя просачивается реальный мир, над которым хочет возвыситься лирически герой. Лирический сюжет заключается в движении героя, снимающем указанные контрасты. Восходя на башню, герой покидает привычный земной мир в погоне за новыми никем не изведанными прежде ощущениями. Поэт пытается познать какую-то истину. И в конце стихотворения мы видим, что он сумел это сделать, он нашел то, что искал.

ТВОРЧЕСТВО «СТАРШИХ» СИМВОЛИСТОВ. К.Д. БАЛЬМОНТ, Ф. СОЛОГУБ,

А.М. ДОБРОЛЮБОВ

Самым ярким выразителем импрессионистической стихии в ран­нем русском символизме был Константин Дмитриевич Бальмонт (1867–1942), поэзия которого оказала огромное воздействие на рус­скую поэтическую культуру начала века. В течение десятилетия, вспо­минал Брюсов, Бальмонт «нераздельно царил над русской поэзией». В 90-х годах вышли сборники его стихотворений: «Под северным небом» (1894), «В безбрежности» (1895), «Тишина» (1897); в 900-е годы, в период творческого взлета, – «Горящие здания» (1900), «Будем как солнце» (1903), «Только любовь» (1903). Лирика Бальмонта была глубоко субъективистской и эстетизированной:

Вдали от Земли, беспокойной и мглистой,

В пределах бездонной, немой чистоты

Я выстроил замок воздушно-лучистый,

Воздушно-лучистый Дворец Красоты.

Бальмонт был занят, по словам Блока, «исключительно самим собой», поэта влекли лишь мимолетные чувствования лирического «Я». И жизнь, и поэзия для него – импровизация, непреднамеренная произ­вольная игра. В его поэзии впечатления внешнего мира прихотливо связываются только единством настроения, всякие логические связи между ними разорваны:

Неясная радуга. Звезда отдаленная.

Долина и облако. И грусть неизбежная...

В стихотворении «Как я пишу стихи» (1903) Бальмонт так раскрывает природу творческого акта художника:

Рождается внезапная строка, З

а ней встает немедленно другая,

Мелькает третья, ей издалека

Четвертая смеется, набегая.

И пятая, и после, и потом,

Откуда, сколько – я и сам не знаю,

Но я не размышляю над стихом

И право, никогда – не сочиняю.

Каждое впечатление значимо и ценно для поэта само по себе, смена их определена какой-то внутренней, но логически необъяснимой ассоциативной связью. Ассоциация рождает и смену поэтических образов в стихах Бальмонта, которые неожиданно возникают один за другим; ею определяется структура целых поэтических циклов, в которых каждое стихотворение представляет лишь ассоциативную вариацию одной темы, даже одного настроения поэта. Впечатления от предмета, точнее,– от его качества, субъективно воспринятого поэ­том, являются читателю в лирике Бальмонта в многообразии эпитетов, сравнений, развернутых определений, метафоричности стиля. Сам предмет расплывается в многоцветности, нюансах, оттенках его чув­ственного восприятия.

В основе поэтики Бальмонта – философия возникшего и безвоз­вратно ушедшего неповторимого мгновения, в котором выразилось единственное и неповторимое душевное состояние художника. В этом отношении Бальмонт был самым субъективным поэтом раннего сим­волизма. В отъединении от мира «как воплощения всего серого, пошлого, слабого, рабского, что противоречит истинной природе человека» и уединенности поэт видит высший закон творчества:

Я ненавижу человечество,

Я от него бегу спеша.

Мое единое отечество –

Моя пустынная душа.

(«Я ненавижу человечество...»)

Я не знаю мудрости, годной для других,

Только мимолетности я влагаю в стих.

В каждой мимолетности вижу я миры,

Полные изменчивой радужной игры.

(«Я не знаю мудрости...»)

Суть такого импрессионизма в поэзии определил Брюсов, говоря о творчестве И. Анненского как стремлении художника все изобразить «ле таким, как он это знает, но таким, каким ему это кажется, притом кажется именно сейчас, в данный миг».

Этим отличались и переводы Бальмонтом песен древних народов, произведений Кальдерона и других европейских и восточных поэтов. О переводах Бальмонта остроумно сказал И. Эренбург: «Как в любов­ных стихах он восхищался не женщинами, которым посвящал стихи, а своим чувством,–так, переводя других поэтов, он упивался тембром своего голоса».

Подчиняя все передаче оттенков ощущений, через которые рас­крываются качества предмета, Бальмонт огромное значение придавал мелодике и музыкальной структуре стиха.

Для поэтического стиля его лирики характерно господство музы­кального начала. «Стихия музыки» проявлялась у Бальмонта в изо­щренной звуковой организации стиха (аллитерации, ассонансы, внутренняя рифма, повторы), использовании слова как «звукового комплекса», вне его понятийного значения. Но уже в начале 900-х годов «музыка» стиха Бальмонта начала застывать в найденных поэтом приемах звукописи, самоповторяться.

Поэтические опыты принесли Бальмонту большую известность, вызвали к жизни целую школу подражателей. Хрестоматийными стали его «Вечер. Взморье. Вздохи ветра. Величавый возглас волн...», «Ка­мыши», «Влага» и другие откровенно звукоподражательные стихи. Но подчинив смысл поэзии «музыке» стиха, Бальмонт обеднил поэтиче­ский язык раз и навсегда найденным словарем, привычными словосо­четаниями, характерными параллелизмами.

«...Бальмонт, будучи по духу человеком декаданса,–пишет Вл. Орлов,– как поэт усвоил только часть пестрой декаденстко-символической программы <...> творчество его выявляет лишь лик поэзии русского символизма (явления сложного и многосоставного), а именно – импрессионистическую лирику».

Многие стихотворения Бальмонта стали образцами импрессиони­стической лирики. Одним из лучших произведений Бальмонта раннего периода было стихотворение «Лунный луч», в котором отражены и принципы композиционного построения, и характер музыкальной инструментовки его стихов.

Я лунный луч, я друг влюбленных,

Сменив вечернюю зарю,

Я ночью ласково горю

Для всех, безумьем озаренных,

Полуживых, неутоленных;

Для всех тоскующих, влюбленных

Я светом сказочным горю

И о восторгах полусонных

Невнятной речью говорю.

Мой свет скользит, мой свет змеится,

Но я тебе не изменю,

Когда отдашься ты огню –

Тому огню, что не дымится,

Что в тесной комнате томится

И всё сильней гореть стремится –

Наперекор немому дню.

Тебе, в чьем сердце страсть томится,

Я никогда не изменю.

Или популярное стихотворение «Влага», построенное на едином музыкальном вздохе, на одном звуке:

С лодки скользнуло весло.

Ласково млеет прохлада.

«Милый! Мой милый!» –

Светло, Сладко от беглого взгляда.

Лебедь уплыл в полумглу,

Вдаль, под луною белея,

Ластятся волны к веслу,
Ластится к влаге лилея...

Известность и славу Бальмонту принесли не первые его сборники, в которых поэт пел «песни сумерек и ночи», но сборники, появившиеся на грани века,– «Горящие здания» и «Будем как солнце», в которых он звал к «свету, огню и победительному солнцу», к приятию стихии жизни с ее правдой и ложью, добром и злом, красотой и уродством, гармонией дисгармоничности и утверждал эгоцентрическую свободу художника, который в приятии мира не знает запретов и ограничений.

Лирическим героем поэта становится дерзкий стихийный гений, порывающийся за «пределы предельного», воинствующий эгоцентрист, которому чужды интересы «общего». Облики такого лирического героя отличаются удивительным разнообразием и множественностью. Но личность, декларативно вместившая в себя «весь мир», оказывается изолированной от него. Она погружена лишь в «глубины» своей души. В этом – источник характерно противоречивых мотивов поэзии ху­дожника: свободное, солнечное приятие мира осложнено ощущением тоскливого одиночества души, разорвавшей связи с жизнью. Погружа­ясь в «глубины» движений души, исследуя ее противоречия, Бальмонт сталкивает прекрасное и уродливое, чудовищное и возвышение разведывая в дисгармонии личности противоречия мирового зла добра. Этот круг тем был общим для русской декадентской поэзии конца века, испытавшей влияние Ницше, поэзии Ш. Бодлера, Э. Ш

В период творческого подъема у Бальмонта появляется своя, оригинальная тема, выделяющая его в поэзии раннего символизма,–тема животворящего Солнца, мощи и красоты солнечных весенних стихий, к которым художник чувствует свою причастность. Книгу «Будем как солнце» Бальмонт открывает эпиграфом из Анаксагора «» и одним из лучших своих стихотворений:

Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце

И синий кругозор.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце

И выси гор.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть море

И пышный цвет долин

Я заключил миры в едином взоре,

Я властелин

Я победил холодное забвенье,

Создав мечту мою.

Я каждый миг исполнен откровенья,

Всегда пою.

Мою мечту страданья пробудили,

Но я любим за то,

Кто равен мне в моей певучей силе?

Никто, никто.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце,

А если день погас, Я буду петь...

Я буду петь о солнце

В предсмертный час!

Это стихотворение –лейтмотив всех вариантов своеобразно раз­рабатываемой Бальмонтом пантеистической темы.

В последующих многочисленных книгах («Литургия красоты», 1905; «Злые чары», 1906; «Жар-птица», 1907), за исключением «Фейных сказок» (1905), по словам В. Брюсова, «одной из самых цельных книг Бальмонта», стало очевидно, что поэту, повторявшему самого себя, уже изменяет художественный вкус и чувство меры.

А. Блок в 1909 г. в газете «Речь» вынес приговор этим книгам Бальмонта: «Это почти исключительно нелепый вздор, просто – га­лиматья <...> есть замечательный русский поэт Бальмонт, а нового поэта Бальмонта больше нет».

После Октябрьской революции Бальмонт оказался в эмиграции. Летом 1920 г. он решил уехать за границу для литературной работы по заказу Государственного издательства. И остался с тех пор за рубежом. Эмиграция русская отнеслась к нему равнодушно. В 1930-е годы поэта, жившего в предместье Парижа или в Капбретоне на берегу Атлантического океана, стали посещать приступы душевной болезни, во время которых он впадал в депрессию, погружался в мир своих фантазий. Скончался он в декабре 1942 г. в русском общежитии в Нуази-ле-Грац. Вспоминая о последнем периоде жизни Бальмонта, Андрей Седых писал, что был он в это время предельно одинок, жил «в каком-то странном, выдуманном им мире музыки и ритма, среди друидов, языческих богов, шаманов, в мире колдовства, солнца и огненных заклинаний, в пышном и несколько искусственном нагромождении красок и звуков».

В одиночестве Бальмонт оказался с первых же лет эмигрантской жизни. Потеря родного дома, родины остро сказалась на его самочув­ствии. Об его отношении к окружающей эмигрантской среде и о трагическом ощущении потерянной родины свидетельствует письмо поэта к А. Седых. Это была середина 1920-х годов, жил тогда поэт в небольшой деревушке на берегу Атлантического океана – «неисчер­паемого моря», как писал он, которое манило и пугало, наполняя каким-то «мистическим ужасом». «Вы спрашиваете, как я живу, что делаю,– писал Бальмонт.– Трудные вопросы, но постараюсь дать полные и точные ответы. Однако, живу ли я точно или это лишь призрак, – остается для меня самого не совсем определенным. Мое сердце в России, а я здесь, у Океана. Бытие неполное.

Я радуюсь возможности жить не в городе, особенно не в Париже, который последние пять лет мне стал ненавистен – и оттого, что я не выношу грязного воздуха и глупого грохота,– и оттого, что зарубежные русские или потопли в своей беде, или занимаются политическим переливанием из пустого в порожнее – и оттого, что современные французы плоски, неинтересны, душевно бессодержательны...».

В письме может быть, наиболее ярко выражено отношение Баль­монта к эмиграции. В том же письме Бальмонт очень четко обозначил свои взгляды на политические «игры» эмигрантов – и левых, и правых, ожидающих падения большевизма в России. «...Если,– писал он, большевизм в России лишь собирается умирать, зарубежная Россия помирает, духовно, весьма усердно».

Из наиболее значительных книг Бальмонта, вышедших в зарубежье, интересны: «Дар земли» (Париж, 1921), «Сонеты солнца, меда и луны» (Берлин, 1923), «Мое–Ей» (Прага, 1924), «В раздвинутой дали» (Белград, 1930), «Северное сияние» (Париж, 1931). Наряду со слабыми стихами в них есть стихи, где поэт, сохраняя принципы своего прежнего отношения к искусству, обретает простоту и изысканность и остается поэтом, о котором М. Цветаева сказала: «Если бы надо было дать Бальмонта одним словом, я бы не задумываясь сказала: «Поэт». <...> я бы не сказала так ни о Есенине, ни о Мандельштаме, ни о Маяков­ском, ни о Гумилеве, ни даже о Блоке. Ибо в каждом из них, кроме поэта, было еще нечто, большее или меньшее, лучшее или худшее, но еще нечто. Даже у Ахматовой была молитва – вне стихов. В Бальмонте же, кроме поэта, нет ничего».

Если говорить о месте Бальмонта в истории русской поэзии (прежде всего поэзии!), то его можно обозначить словами той же Марины Цветаевой: «Пройдут годы. Бальмонт есть литература, а литература – есть история».

Своеобразно идеи и мотивы «нового» литературного течения вы­разились в творчестве Федора Сологуба (псевд." наст, имя–Федор Кузьмич Тетерников; 1863–1927), поэта и прозаика; природа его творческой индивидуальности резко отлична от бальмонтовской.

Творчество Сологуба представляет интерес потому, что в нем с наибольшей отчетливостью раскрываются особенности восприятия и обработки идейно-художественных традиций русской классики в мо­дернистской литературе.

Если граница познаваемого и непознаваемого в мире не преодолима человеческим сознанием, как утверждал Мережковский, то на гранях непостижимой мировой тайны бытия естественны настроения ужаса и мистического восторга человека перед нею. Выразителем этих на­строений в наибольшей степени и стал Сологуб. Человек для Сологуба полностью отъединен от мира, мир непонятен ему и более того – понят быть не может. Единственная возможность преодолеть тяжесть жизненного зла – погрузиться в созданную воображением художника прекрасную утешающую сладостную легенду. И Сологуб противопо­ставляет миру насилия, отображенному в символических образах Лиха, Мелкого беса, Недотыкомки, фантастическую прекрасную землю Ойле. В сосуществовании действительного и недействительного: ре­альнейшего в своей пошлости Передонова, героя «Мелкого беса», и нечистой силы, которая мечется перед ним в образе серой Недотыком­ки, мира реального и образов изломанной декадентской фантазии – особенность художественного мировоззрения писателя. Для Сологуба, как справедливо отмечала критика, «действительность призрачна и призраки действительны».

Эстетическое кредо Сологуба заключено в его известной формуле: «Беру кусок жизни... и творю из него сладостную легенду, ибо я поэт».

Но оказывается, что легенда тоже отнюдь не сладостна, а невыносимо тосклива. Жизнь – земное заточение, страдание, безумие. Попытки найти из нее выход – бесплодное томление. Люди, как звери в клетке обречены на безысходное одиночество:

Глухо заперты двери,

Мы открыть их не смеем.

Душа поэта мечется между стремлением избыть страдания мира и тщетностью всяких попыток выйти из клеток жизненного зла, ибо жизнь и смерть людей управляются злыми, неподвластными сознанию силами. Восприятие жизни человека как жалкой игрушки в руках каких-то бесовских сил нашло классическое выражение в стихотворе­нии «Чертовы качели»:

В тени косматой ели,

Над шумною рекой

Качает черт качели

Мохнатою рукой.

Качает и смеется,

Вперед, назад,

Вперед, назад.

Доска скрипит и гнется,

О сук тяжелый трется

Натянутый канат.

Над верхом темной ели

Хохочет голубой:

«Попался на качели,

Качайся, черт с тобой».

Просвет в ужасе жизни –только в осознании некоей идеальной красоты, но и она оказывается тленной. Для поэта единственная реальность и ценность мира–собственное «Я», все остальное – творение его фантазии. Смерть преображает только формы его бытия, его внешние личины, в которых суждено ему вечное возвращение, новые воплощения, вновь пресекающиеся смертью к новому возрож­дению. Таков замкнутый «пламенный круг» (так называется лучший сборник стихов поэта) человеческой жизни в лирике Сологуба.

Сологуб вошел в литературу в 90-е годы. Он был выходцем из семьи ремесленника, в течение 25 лет служил педагогом в провинции, с 1892 г. жил в Петербурге, где сблизился с кружком символистов.

Сологуб не сыграл такой роли, как Бальмонт, в развитии русской поэтической культуры и русского стиха. В отличие от Бальмонта, язык поэзии Сологуба лишен метафоризации, лаконичен; в стихотворениях его сложился устойчивый строй символов, через который проходит и мотив метапсихоза, повторных существований. Образы поэта – эмб­лемы, символы, лишенные конкретной, чувственной осязаемости.

Большую известность Сологуб приобрел как прозаик. Стал широко известен его роман «Мелкий бес» (1892–1902). Свое первое большое прозаическое произведение –роман «Тяжелые сны», в котором уже откристаллизовались основные идеи и темы творчества писателя, Сологуб опубликовал в 1895 г. Это произведение эпигонского реализма с ярко выраженной натуралистической тенденцией, в основе его лежит типично декадентское миросозерцание. Герой «Тяжелых снов» – про­винциальный учитель, разночинец Логин – пытается бороться с за­стойностью и пошлостью быта, засасывающей обывательщиной провинциального города («Мы живем не так, как надо»,– понимает он). Но протест учителя против зла мира, не основанный на какой-либо нравственной и идейной почве, выражается в пьянстве, отвлеченных мечтаниях. Убежденный в относительности всех нравственных цен­ностей, Логин убивает директора гимназии, в котором ему виделось средоточие мирового зла. Здесь и начинается сологубовская проповедь воинствующего аморализма. Сюжетная ситуация «Преступления и наказания» Достоевского, связанная с убийством, ситуация преступ­ления и возмездия, полемически перелицовывается Сологубом. Фило­софские и нравственные муки великого художника-гуманиста, его нравственная требовательность к человеку оборачиваются проповедью аморализма, отрицанием каких бы то ни было нравственных критериев: «Не иди на суд людей с тем, что сделано. Что тебе нравственная сторона возмездия? От них ли примешь ты великий урок жизни?» – размыш­ляет после убийства герой Сологуба. Сомнения его разрешает Анна – красавица аристократка, в любви к которой Логин видит единственный выход в новую жизнь. Вновь нарочито, сознательно повторяется Сологубом сюжетная схема Достоевского. Анна как бы становится в ней на место Сони Мармеладовой. Но если у Достоевского в этом эпизоде разрешаются великие искания человеческого духа, то «правда» героев Сологуба оказывается очень простой, идеи покаяния перед людьми во имя каких бы то ни было нравственных убеждений для них не существует. «К чему нам самим подставлять шеи под ярмо? – говорит Логину Анна. – Свою тяжесть и свое дерзновение мы понесем сами. Затем тебе цепи каторжника?» С отрицанием нравственных норм мира начинается «освобождение» героев.

Особенность романа «Тяжелые сны» – в своеобразном эклектическом смешении натурализма и декадентства. Внешне копируя сюжет­ные ситуации Достоевского, Сологуб сводил его нравственные идеалы к декадентскому утверждению права человека на все виды аморализма во имя пресловутой свободы, точнее, своеволия личности.

С тем же ракурсом видения мира, провинциального быта, воинст­венной, разбушевавшейся пошлости, что и в первом романе, мы встречаемся в «Мелком бесе». Однако это произведение–особое явление в творчестве Сологуба. Независимо от идейной задачи романа –. доказать бессмысленность человеческого существования и неизбывную гнусность самой сущности человека – Сологуб достигает здесь огром­ной силы обобщения в изображении, как писал критик «Русского богатства», «бюрократического чудовища» русской жизни. Основные качества русского провинциального мещанства –душевную мертвен­ность, тупую озлобленность на жизнь, трусость, лицемерие – вопло­тил Сологуб в центральной фигуре романа – учителе Передонове, в характере которого сочетались черты Иудушки Головлева и чеховского Беликова. Это типический образ носителя реакции 80-х годов: «Его чувства были тупы, и сознание его было растлевающим и умерщвля­ющим аппаратом. Все доходящее до его сознания претворялось в мерзость и грязь».

Сюжет романа – поиски Передоновым возможности получить должность инспектора училища. Он живет в атмосфере подозритель­ности, страха за карьеру; в каждом жителе городка видится ему зловредное, гнусное, пакостное. Сологуб проецирует качества души и особенности своего героя и в людях, и в вещах, окружающих Передонова. Подозрительность героя, его страх перед жизнью, бессмысленный эгоизм («Быть счастливым для него значило ничего не делать и, замкнувшись от мира, ублажать свою утробу») приводят к тому, что вся действительность заволакивается в его сознании дымкой злых иллюзий. Не только люди, но и все окружающие предметы становятся врагами героя. Карточным фигурам он выкалывает глаза, чтобы они не следили за ним, но и тогда кажется Передонову, что они вертятся вокруг него и делают ему рожи, предвещая недоброе. Весь мир становится страшным овеществленным бредом, материализацией ди­ких грез Передонова. И символ этого чудовищного мира – фантасти­ческая Недотыкомка, серая, страшная в своей бесформенной неуловимости, являющаяся Передонову дымной и синеватой, кровавой и пламенной, злой и бесстыжей. «Сделали ее – и наговорили»; «И вот живет она, ему на страх и на погибель, волшебная, многовидная, следит за ним, обманывает, смеется, то по полю катается, то прикинется тряпкою, лентою, веткою, флагом, тучкою, собачкою, столбом пыли на улице и везде ползет и бежит за Передоновым...».

Существование других героев романа так же бессмысленно, как бессмысленна жизнь городка, которая заключена в некий порочный круг низменных интересов и побуждений. Галерея их чудовищна, это поистине «мертвые души» русского реакционного провинциального бьгга. И построение гоголевских «Мертвых душ» как бы трансформи­руется в этом романе: сюжет произведения образуется посещением Передоновым влиятельных лиц, родителей учеников, сватовством к Малошиной.

Заостряя черты характера жителей городка, Сологуб подходит к границе фантастического. В жизни городка приобретают реальность самые злобные мысли и химеры Передонова. В гротеске Сологуба сопрягаются отвратительное, ужасное и комическое. Сатирический гротеск писателя явно опирается на традиции Гоголя и Салтыкова-Щедрина, достигая огромной обобщающей силы социального обличе­ния.

Но Сологуб, в отличие от классиков, не дает конкретно-историче­ской оценки окружающего мира. Для писателя не только жизнь провинциального русского городка есть сплошное мещанство, но и сама жизнь, в его представлении,– передоновщина. Если так, то не бессмысленны ли искания общественных перемен? На каком же идеальном «основании» строится сатира Сологуба? Писатель противо­поставил пошлости жизни эстетизм и извращенную эротику, деклари­руемые им как идеал естественной «языческой красоты», в которой и проявляется стихийная сила жизни.

Эти мотивы творчества Сологуба разовьются до художественного абсурда в прозе 1910-х годов, когда выйдет его программная трехтомная «Творимая легенда» (известная и по названию первого издания первой части – «Навьи чары»). Роман открывается декларацией Сологуба, утверждающей полный отказ художника от всяких общественных и нравственных обязательств во имя своевольной и «сладостной» фан­тазии: «Косней во тьме, тусклая, бытовая, или бушуй яростным пожаром,– над тобою, жизнь, я, поэт, воздвигну творимую мною легенду об очаровательном и прекрасном».

В Триродове – герое романа и воплотил Сологуб свою мечту о преобразующей силе мечты, «наджизненности» «творимой легенды». Этот якобы социалист мечтает о власти, гордом всемогуществе, стано­вится королем островов, устраняет врагов, спрессовывая их в кубы и призмы, которые стоят на его столе, он связан с черной магией, предается изощренным эротическим утехам. Вновь апология зла, ут­верждение могучей власти биологических начал жизни противопостав­лялись идеалам социальной революции, демократическому гуманизму. Абсолютное отрицание мира общественности вело Сологуба к отрица­нию всякой общественной активности.

Октябрьской революции Сологуб остался чужд, кругом видел он лишь «разрушение». Однако общая атмосфера эмоционального подъема в 20-е годы сказалась и на творчестве Сологуба (сборники «Голубое небо», 1920; «Одна любовь», 1921; «Свирель», 1922; «Чародейная чаща» 1922, и др.). Но, несмотря на ряд художественно совершенных стихо» творений, в целом поэзия его себя исчерпала, она как бы проходит мимо живых процессов действительности. В последние годы жизни он занимался главным образом переводами.

Мистико-богоискательское течение в русском символизме 90-х годов представлено творчеством А.М. Добролюбова, З.Н. Гиппиус и Д.С. Мережковского.

В стихах Александра Михайловича Добролюбова отразились типические черты литературного декаданса рубежа веков. Поэт отозвался на декадентсткий эстетизм, который считал высшим выражением эмансипации человеческой личности, в первых же своих литературных произведениях и стал активным проповедником сим­волизма.

Творчество Добролюбова представляет для исследователя литера­туры тех лет особый интерес. В нем максимально выразились этиче­ские, эстетические, религиозные искания раннего русского декадентства.

Каждый из символистов в его жизненном и духовном пути пытался найти подтверждение своих идей: Мережковские – направление к религии «Третьего Завета», Вяч. Иванов – этап движения культуры к массе.

В 1885 г. вышел первый сборник стихов Добролюбова «Natura naturata». Эти стихи – своеобразное моление о смерти. Поэтический центр сборника – стихотворение «Похоронный марш».

Проповедуя «освобождение личности» не только в литературе, но и в жизни, Добролюбов отравлял себя ядами, опиумом. Он решил уйти из «мира». Бывал у Иоанна Кронштадтского, стал послушником Оло­нецкого монастыря, организовал секту в Поволжье, отрекся от лите­ратуры.

Но вскоре попытался вернуться к творчеству. В 1905 г. появился новый сборник произведений Добролюбова «Из книги невидимой». Религиозные идеи поэта, горячо обсуждавшиеся его сопутниками по символизму, воплотились в этом сборнике, составленном из духовных стихов, сектантских песнопений. Этот интерес к сектантам был очень характерен и для «старших» символистов, и для младосимволистов.

Добролюбов снова отправляется в Поволжье, где организует секту «добролюбовцев», потом переезжает в Сибирь. Кочует по Средней Азия (1925–1927). После 1927 г. он работает в Азербайджане в артелях по найму.

В своем творчестве Добролюбов выразил общую тенденцию рус­ского модернистского искусства, когда попытался создать некое син­тетическое искусство, которое сближало бы литературу, живопись и музыку. Это была поэзия крайнего субъективизма и эстетства. Уход Добролюбова в народ в символистской среде трактовался как путь к истине, положительным духовным и религиозным ценностям.